.

букет темно-желтых роз, размером с давно не плакавшую плакучую иву, раскормленную поп-корном.

      – Это тебе, кстати, – говорит Игорь.

      – Спасибо. А почему желтые?

      – Они не просто желтые. Они благородно, богато желтые. Мне нравится именно этот один оттенок желтого. Моя мать любила такие розы.

      Мы едем в очередное «хорошее место».

      – Что расскажешь интересного? – спрашивает он.

      – Да не знаю. Сегодня просидела дома. Еще бы пенсию домой приносили.

      – Ну, мать, ты даешь! – взрывается бодростью Игорь. – А вот я сегодня, правда, пыжился еще вчера, был в клубе! Почти два часа бегал, насиловал тренажеры, тягал железо. Потом минут десять плавал в бассейне, уже устал, и больше не хотелось, обычно больше, потом массаж минут на сорок, потом пять минут позагорал. Выходишь на улицу и опять как в молодости – чувствуешь себя молодым, двухметровым, голубоглазым блондином. Класс! А ты про какую-то пенсию, понимаешь…

      В «хорошем месте» говорим об именах. Я цитирую книжку Хигера об именах и отчествах и их влиянии на характер. Игорь что-то об этом слышал, но я пересказываю забавней.

      – А что там по поводу имени Игорь и отчества Витальевич?

      – Про Витальевича не вспомню, а вот про Игоря помню фразу: «мужчины, носящее это имя, словно сотканы из противоречий: они упрямы, но в то же время легко приспосабливаются к обстоятельствам, быстро сходятся и быстро расстаются, расчетливы в делах, но любят пофантазировать…»

      Игорь рассматривает меня своими карими, с золотистыми прожилками глазами, подперев подбородок руками, словно чтобы не промахнуться при стрельбе.

      – Красивая-я! – выстреливает он к концу вечера холостыми нежными…

      Из «хорошего места» мы снова идем к хорошей машине. Игорь вдруг останавливается.

      – Потрогай мою задницу! – неожиданно предлагает он.

      – Ни фига себе! Камень! – с удовольствием трогаю я.

      – Ты дашь моей жопе пятьдесят лет? – игриво улыбается Игорь.

      – Нет, конечно! Ни за что не дам!

      Он смеется. Над моим двусмысленным ответом или над своей пятидесятилетней жопой – не понятно. Я впервые вижу его смеющимся. Прощаясь, мы, наконец, целуемся. Начинаю я, но он не против. В этом поцелуе мне кажутся годы гонки за мечтами, вековая невозможность расслабиться и быть просто собой, а не лучшим…

      «В этом крике жажда бури! Силу гнева, пламя страсти и уверенность в победе слышат тучи в этом крике» – раздувает голову очередной классик.

      Я уже жду смелую мужскую руку где-нибудь в хорошем месте, но Игорь отстраняется, словно вспомнив, что позволил себе лишнее.

      Звонит телефон.

      – Петренко! – вместо «але» произносит он и слушает трубку. – Все понял. Завтра с этим разберусь. – Спокойной ночи! Я позвоню! – так же сухо говорит он мне.

      «Я тоже позвоню!» – думаю я, пока лифт тащит мое нетронутое тело «глупого пИнгвина» через этажи.

      Я звоню знакомой, почти подруге, заслуженной «жене» с квартирами в Монако и Лондоне после последнего