Незнакомый Серебряный век. «У вечности забытых нет имён…». Отсутствует

несбыточным полна,

      Душа трепещет молодая

      В объятьях призрачного сна.

      Она сама, как призрак ночи,

      В ней грёзы счастья зацвели, —

      Но будет сон её короче

      Мгновенных сумерек земли.

      «В осенний вечер дышит лес…»

      В осенний вечер дышит лес

      Невыразимою печалью…

      Задёрнут траурной вуалью

      Простор заплаканных небес.

      Заката дальнего багрянец

      Зловещим зыблется пятном,

      Как лихорадочный румянец

      На лике бледном и больном.

      В поблекших красках увяданья,

      В паденьи каждого листка

      Живые чудятся страданья,

      Живая чудится тоска.

      В тени обманчивой и шаткой

      Как будто шепчется листва,

      И полны позднею догадкой

      Её предсмертные слова…

      «Смеркается. Тихо. Ни песен, ни шума…»

      Смеркается. Тихо. Ни песен,

      ни шума…

      Всё замерло в чаще; вокруг

      разлита

      Какая-то полная дум красота,

      Какая-то стройная дума…

      Всё будто бы грезит —

      не смутными снами,

      А странным, прозрачным

      подобием сна, —

      И кажется мне, что сама тишина

      Трепещет немыми струнами…

      Гляжу и любуюсь… И, мнится, готова

      Природа поведать мне тайну свою, —

      И я, как влюблённый, пред нею стою

      И жду вдохновенного слова…

      Но тихо, как прежде, в дубраве

      угрюмой,

      И тщетно стараюсь я в звуки облечь

      Её вековечную, стройную речь

      С её величавою думой…

      Владимир Каплуновский

      На пустыре

      В трещины, в щели забитого зданья

      Воздух свободной струёй

      проскользнул,

      И посреди гробового молчанья

      Сумраку в очи открыто взглянул,

      И покатились суровые тени,

      Словно от страха желая бежать…

      Глухо и сыро… Подгнили ступени…

      Плесень повсюду – забвенья

      печать.

      Вдруг из углов, разметавшись

      крылами,

      Птицы ночные шарахнулись прочь,

      Выхода ищут слепыми глазами,

      Ищут, где спряталась тёмная ночь.

      Криком зловещим пустырь оглашая,

      Точно хотят oни свет победить.

      Рвётся кругом паутина густая. —

      Рвётся и падает хитрая нить.

      Ярче, сильнее в открытые щели

      Свет проникает – свободен, могуч.

      Прячутся тени в углы, побледнели,

      Но и туда добирается луч…

      Капля огня

      В сердце тёмное упала

      Капля чистого огня,

      Искрой знойною опала

      Засветилась, засверкала,

      Словно луч в тумане дня.

      Осветила на мгновенье

      Мир, укрывшийся в тиши,

      След глубокий разрушенья,

      Ночь без грёз, без вдохновенья

      Там нашла, на дне души.

      Ярче вспыхнуть не сумела

      И потухла навсегда,

      Точно в небе отгорела

      В тьму упавшая звезда.

      Николай Мезько

      Кавказ

      В вышине над морем, лаской

      усыплённым,

      Нежным поцелуем грёз

      заворожённым,

      Исполины-горы, отлиты из стали,

      Оперлись о небо и на страже стали,

      Кутая в туманах вечные седины

      Отвечая громом лепету долины…

      Там, прильнув к ногам их, жизнь

      дрожит и бьётся:

      Сладко грезят пальмы; плющ змеёю

      вьётся;

      Кипарис-ребёнок жмётся хрупким

      станом

      К нежно шевелящей тёплым

      океаном

      Матери-лазури; отдаваясь грёзе,

      Роза поверяет сказку сердца розе…

      А вверху, нахмурясь царственно

      угрюмой…

      Только лишь орлами понятою