Еще одна из дома Романовых. Елена Арсеньева

жизнь моя наполнена тобой!

      В тебе, мой друг, еще сильно стесненье,

      Условности не можешь позабыть,

      Но лик твой выдает твое смятенье,

      И сердцу твоему уж хочется любить!

      И я люблю тебя! Я так тебя согрею!

      В объятиях моих ты сразу оживешь.

      Ты сжалишься тогда над нежностью моею

      И больше, может быть, меня не оттолкнешь!

      Эрику показалось немного странным, что Пушкин написал сие стихотворение от имени дамы. А может, это вовсе никакой не Пушкин?

      – И кто автор сих чудных строк? – вежливо осведомился он и так и вздрогнул, услышав ответ:

      – Это мои стихи!

      Конечно! Как он мог забыть про Лелино увлечение всякими искусствами! Когда они познакомились – а это случилось на вечеринке в честь дня ангела Манечки Стерлиговой, Лелиной гимназической подруги и дочери господина полковника! – Леля читала в Манину честь какую-то стихотворную безделку, очень забавную… конечно, Эрик больше смотрел на чтицу, чем внимал рифмованным глупостям, но все же забывать такое не стоило!

      – Я так и думал, – соврал он. – А когда вы их написали?

      – Помните именины Мани Стерлиговой?

      – Вот это да, – простодушно обрадовался Эрик, – я как раз это вспомнил, мы ведь там с вами и познакомились!

      И замер, пораженный внезапной мыслью. В стихах была эта строчка… «Я не могу забыть то чудное мгновенье, когда впервые я увиделась с тобой!» Какое мгновенье Леля имеет в виду?.. Впрочем, эта мысль показалась конногвардейцу слишком смелой, и он побоялся дать ей волю.

      – А вы не предполагаете, – осторожно спросила Леля, – кому эти стихи посвящены?

      Его так и пронзило догадкой, счастливой догадкой!

      Господи! Да неужели!

      – Леля… Ольга Валерьяновна!.. – пролепетал он, снова поворачиваясь к ней и приникая губами к ее губам.

      Они даже не заметили, как черный занавес с них пополз, и вновь ударил громовым раскатом голос шушеры:

      – Ну как, господа? Вам понравилось?

      Они отшатнулись друг от друга, едва не свалив кресло, вскочили в панике.

      Шушера поглядел, как Эрик торопливо нахлобучивает шляпу, а Леля покрывается платочком, окинул взором их пунцовые от смущения физиономии и припухшие губы девушки – и констатировал:

      – Вижу, что да!

      Эрик косился на Лелю – она отводила глаза и все поправляла, поправляла свой платочек – и понимал, что времени для сомнений у него больше нет. Мало того, что они целовались, – посторонний человек видел их целующимися, и никакой роли не играет, что это с точки зрения конногвардейца и не человек никакой вовсе, а так… шушера! Леля скомпрометирована… теперь никакие посторонние соображения не имеют значения. Теперь благородный человек должен поступить однозначно: сделать предложение. И, невзирая на протесты родителей, стоять на своем.

      – Ольга Валерьяновна, – произнес Эрик, становясь во фрунт, – прошу вашей руки и сердца. Согласны ли вы стать моей женой?

      – Да, – пробормотала Леля, – да,