Рапсодия гнева. Дмитрий Янковский

дверь машины, повесил на него рацию, взял себе другую и протянул фотоаппарат.

      – Щелкни сверху на все четыре стороны, ладно? – попросил он. – Хочу поглядеть панорамку, может, какая мысля придет.

      – Шерлок Холмс, – усмехнулся Фролов, вешая на плечо чехол с «Зенитом».

      Он обогнул здание бани, подошел к трубе и грациозно подпрыгнул, как гимнаст на перекладину. Руки цепко ухватились за нижнюю скобу лестницы, выход силой, перехват – и вот уже Фролов, довольно осклабившись, стоит на первой скобе ногами. Заржавленная железная труба свечой убегала в выгоревшее от яркого света небо.

      – А попроще мог залезть? – усмехнулся Владислав Петрович. – Акробат…

      – Чего-чего? – Бывший снайпер шутливо приставил ладонь к уху. – Попрошу говорить в рацию!

      – Иди ты… – коротко шикнул голосом следователя динамик у уха.

      Сверху город выглядел просто замечательно: махровая зелень парков, белокаменные дома, ласково блестящее море на западе, серые громады боевых кораблей. Футболка после подъема на тридцатиметровую высоту все же взмокла, но в вышине посвистывал свежий юго-западный ветер, приятно холодя спину и прелые подмышки.

      – Ну что там? – нетерпеливо прошептала рация.

      – Погоди, дай отдышаться, – фыркнул в микрофон Саша. – Кстати, нас не вся милиция города слышит?

      – Это резервный канал. Да и мощность у этой «Виолы» такая, что как раз хватает для устойчивой связи между туалетом и кухней.

      – Твоим языком только бриться, – усмехнулся Фролов, не нажимая тангенту передачи.

      Позиция снайпера внутри трубы устроена была мастерски: две широкие прочные доски расклинены крестом, образовав надежную опору ногам, на них крышка от выварки, а поверх сложенное старое одеяло. Простенько и удобно. Даже с комфортом, можно сказать. И дыму выходить не мешает.

      – Молодец, – уважительно шепнул Фролов и, нажав тангенту, добавил: – Позиция имеет место быть. Направление огня – почти северо-запад. Тут метки от сошки на ржавчине остались.

      – Сделай снимки и слезай.

      Фролов влез на снайперскую позицию, расчехлил фотоаппарат и, глянув на показание экспонометра, принялся вертеть ручку настройки. Солнце так и шпарит, диафрагму пришлось заворачивать до предела. Но ничего, глубина резкости будет получше.

      Он глянул в круглое окошко видоискателя, и вид на город чуть затуманился ненастроенной линзой Френеля. Белоснежные дома, как стародавние пароходы, словно плыли в пенной зелени парков и тенистых бульваров. Руки охватила отчетливая мелкая дрожь, пальцы повернули объектив, и вид обрел ясность, но отчетливый круг посередине, эта чертова линза Френеля, так напоминал вид мерцающей матрицы прицела, что Фролов невольно зажмурился.

      Ветер.

      Он тихо урчал в ушах отголосками давно забытых гроз.

      Солнце.

      Яркий свет рвался через опущенные веки кровавым туманом, будил воспоминания, которые хотелось похоронить навсегда.

      Высота.

      Вестибулярный аппарат, улавливая едва заметную дрожь трубы,