Королевская шутиха. Филиппа Грегори

в Португалию. Контрабандисты оказались сущими разбойниками. Они вытряхнули из отца все деньги, какие у нас были. Книги и рукописи они оставили лишь потому, что эти вещи не имели для них никакой ценности. Дальше нас ожидало плавание в Бордо. Мы ютились на палубе, под непрекращающимся дождем и холодным ветром. Я боялась, что мы умрем от холода или во время сна шальная волна смоет нас за борт. Самые ценные книги мы привязали к себе, словно младенцев, чтобы сохранить их в тепле и уберечь от губительной морской воды. Затем нам предтоял путь в Париж. Всю дорогу мы играли роли тех, к кому не имели никакого отношения: купца с мальчишкой-помощником, паломников, направляющихся в Шартр, странствующих торговцев, мелкопоместного дворянина, путешествующего ради собственного удовольствия, прихватив с собой слугу, ученика и его наставника, идущих в Парижский университет. Словом, кого угодно, только не самих себя – новообращенных христиан, от чьих одежд все еще пахло дымом аутодафе и чьи сны еще были полны ужаса.

      В Париже мы встретились с родственниками моей матери, и они отправили нас к своей амстердамской родне, а те – в Лондон. Нам не оставалось иного, как спрятать свою истинную национальность под небесами Англии и стать жителями Лондона. Мы должны были сделаться протестантами и научиться любить эту ветвь христианства. Во всяком случае, я точно должна была предпочесть протестантизм католицизму.

      Наши родственники, чьих имен я не могу назвать и чья вера сохранялась в глубочайшей тайне, люди, обреченные на вечные скитания и подвергающиеся гонениям в любой христианской стране, тем не менее обустраивались и процветали в Лондоне, Париже и Амстердаме. Мы жили, как христиане, соблюдая все законы церкви, все праздники. Мы исполняли предписанные церковью обряды и постились. Многие из нас, как моя мать, имели двойную веру, причем совершенно искреннюю. Мы тайно соблюдали субботу, стремясь накануне наготовить достаточно пищи и сделать всю работу по дому, чтобы почувствовать святость субботнего дня. Мы шептали полузабытые еврейские молитвы, а на следующий день с чистой совестью шли к христианской мессе. Мать помнила наизусть немало отрывков из Библии и Торы и всегда объединяла их, уча меня обеим религиям сразу. С ранних лет она предупреждала меня: наши родственные связи и наша иудейская религия – это тайна, причем глубокая и опасная. Везде и всюду нам следовало быть очень осторожными и осмотрительными: в церквях, которые мы столь щедро одаривали, с друзьями, священниками, монахами и учителями. Казалось бы, мы рождались с осторожностью в крови, учась до конца не доверять никому. И тем не менее инквизиция хватала многих из нас, словно глупых цыплят, которым даже незачем резать глотки. Свернуть шею – и дело с концом.

      Кому-то, как нам с отцом, удавалось скрыться, чтобы потом вынырнуть в каком-нибудь крупном европейском городе. Близкая, а зачастую дальняя родня и верные друзья помогали беглецам, давая им пристанище и помогая встать на ноги на новом месте. Нас с отцом родня снабдила рекомендательными письмами к семейству Дизраэли, ставшему в Англии Карпентерами. Меня