Капитан Темпеста. Город Прокаженного короля (сборник). Эмилио Сальгари

так и подскочил на месте, выслушав этот рассказ. Он испустил такое рычание и его лицо приняло такое дикое и свирепое выражение, что девушка невольно содрогнулась, взглянув на него в эту минуту.

      Араб быстрым движением выхватил у себя из-за пояса ятаган, клинок которого ослепительно заблестел при свете факела, и с бешенством крикнул:

      – Этот клинок нынешней ночью обагрится польской кровью!.. Негодяй не увидит больше солнечного восхода, и тебе не придется выступать против Эль-Каделя, синьора.

      – Нет, ты этого не сделаешь, Эль-Кадур! – твердым голосом возразила молодая девушка. – Этим ты только заставил бы всех говорить, что капитан Темпеста испугался и велел умертвить поляка. Нет, милый Эль-Кадур, ты не тронешь Лащинского.

      – Так неужели ты хочешь, падрона, чтобы я равнодушно смотрел, как ты вступишь в смертельный бой с этим турком? – выходил из себя араб. – Чтобы мои глаза увидели твою смерть под саблей торжествующего врага?! Падрона, жизнь Эль-Кадура всецело принадлежит тебе до последней капли крови. Воины моего племени умеют умирать, защищая своих господ. Это уже не раз было доказано, и Эль-Кадур…

      – Все это я знаю, мой друг, и верю твоей преданности, но пойми: капитан Темпеста должен показать всему миру, что он никого и ничего не боится, – возразила герцогиня. – Это необходимо, между прочим, и для того, чтобы скрыть мой пол и мое звание, понял?

      – Нет, падрона, я не могу этого понять, – резко проговорил араб. – Но убью этого поляка – вот и все!

      – Я запрещаю тебе это, Эль-Кадур!

      – Но, синьора…

      – Приказываю тебе повиноваться, слышишь?!

      Араб опустил голову, и из-под ресниц его полузакрытых глаз медленно скатились две крупные слезы.

      – Да, – произнес он глухо, – я забыл, что я раб, а рабы обязаны повиноваться.

      Молодая девушка подошла к нему и, положив на плечо свою маленькую белую руку, задушевно сказала:

      – Повторяю: ты не раб мне, а друг.

      – Благодарю, синьора, – тихо проговорил араб, низко склонившись перед своей госпожой. – Я буду делать все, что ты прикажешь, но клянусь тебе, что размозжу голову этому турку, если он победит тебя!.. Не можешь же ты запретить своему верному рабу отомстить за тебя в случае, если ты пострадаешь от руки врага?.. Что будет мне за жизнь без тебя!

      – Хорошо, мой верный друг, если я умру, делай тогда, что хочешь… Ну, а теперь пора уходить. Скоро начнет рассветать, и тогда тебе трудно будет вернуться в турецкий стан. Иди.

      – Иду, иду, синьора, и узнаю, куда девали синьора Ле-Гюсьера. Клянусь тебе в этом!

      Они оба вышли из каземата и вернулись на бастион, где все усиливался и усиливался гул колубрин и треск мушкетного огня.

      Приблизившись к синьору Перпиньяно, руководившему мушкетерами, молодая девушка, превратившаяся опять в капитана Темпесту, сказала ему:

      – Прикажите прекратить на несколько минут стрельбу: Эль-Кадур возвращается в турецкий лагерь.

      – Слушаю. Больше ничего не прикажете, синьора? – осведомился венецианец.

      – Пока больше ничего.