Жанна д'Арк. Марк Твен

несколько лет тому назад одержали одну или две жалкие победы под нашим знаменем, – но я говорю о французских. С тех пор, как восемь тысяч англичан двенадцать лет назад почти истребили при Азенкуре шестнадцать тысяч французов, – с тех пор французская доблесть надломлена. И теперь вошло в пословицу, что пятьдесят французских солдат побегут, завидев пятерых английских.

      – Прискорбно, но даже и это правда.

      – Значит, пора надежды, несомненно, миновала.

      Я был уверен, что теперь она ясно увидит все.

      Я думал, что теперь она поневоле убедится в моей правоте и признает сама, что больше нет никакой надежды. Но я ошибался; я был разочарован. Она ответила без малейшей тени сомнения:

      – Франция воспрянет. Увидишь.

      – Воспрянет? Когда на ее спине это тяжелое бремя неприятельских войск?

      – Она сбросит это бремя; она растопчет его.

      Это было сказано с воодушевлением.

      – Не имея солдат, будет сражаться?

      – Барабанный бой созовет их. Они откликнутся, они выступят в поход.

      – Выступят спиной к врагу?

      – Нет, лицом к врагу – вперед – все вперед! Увидишь сам.

      – А нищий король?

      – Он взойдет на престол, он наденет венец.

      – Ну, по правде сказать, от таких речей голова кругом идет. Кабы я мог поверить, что через тридцать лет будет свергнуто английское владычество и что на голову французского монарха будет возложена настоящая корона, знак верховной власти…

      – Не пройдет и двух лет, как совершится и то, и другое.

      – Будто бы? А кто же совершит все эти дивные невозможности?

      – Бог.

      Ясно прозвучал этот тихий и благоговейный ответ.

* * *

      Откуда у нее взялись эти странные мысли? Вопрос этот неотступно занимал меня в течение двух или трех последующих дней. Неизбежно возникала догадка – не помешалась ли она? Чем иначе объяснить все это? Грустные, неустанные думы о невзгодах Франции поколебали ее сильный разум и населили ее фантазию несбыточными призраками. Да, это, несомненно, так.

      Но я следил за ней, подвергал ее испытаниям, – и приходилось разубеждаться. Ее взгляд был по-прежнему ясен и сознателен, ее поступки естественны, ее речи связны и толковы. Нет, ее разум не помутился, он по-прежнему был самым светлым и здравым во всей деревне. Она продолжала думать за других, брала на себя чужие заботы, жертвовала собой ради других – как всегда. Она продолжала ухаживать за больными и убогими и по-прежнему была готова уступить свою постель страннику, устроившись сама на полу. Тайна существовала, но не в помешательстве была ее разгадка. Это было очевидно.

      Наконец ко мне в руки попал ключ от ее тайны. И вот как это случилось. Вы слышали, как весь мир говорил о том, о чем я собираюсь вам рассказать, но вы не слышали ни одного рассказа очевидца.

      Однажды – это было 15 мая 1428 года – я возвращался, идя с той стороны холма; достигнув опушки дубового леса, я только что собирался выйти на поросшую дерном поляну, где стоял волшебный бук, но сначала взглянул из-за кустарника – и попятился назад, спрятавшись под покровом