Потоп. Генрик Сенкевич

да у вас, верно, татары живут?

      – Все едино, ты, панна, моя и по родительской воле, и по сердцу.

      – Вот по сердцу ли, я того еще не знаю.

      – Коли нет, я ножом себя пырну!

      – Ты, пан, все с шуточками!.. Что же это, однако, мы в людской стоим! Прошу в покои. После дальней дороги и поужинать не мешает – прошу!

      Тут Оленька обратилась к панне Кульвец:

      – Вы, тетушка, с нами?

      Молодой хорунжий бросил быстрый взгляд.

      – Тетушка? – спросил он. – Чья тетушка?

      – Моя, панна Кульвец.

      – Стало быть, и моя! – подхватил он и стал целовать панне Кульвец руки. – Боже ты мой, да ведь у меня в хоругви есть товарищ по прозванию Кульвец-Гиппоцентаврус. Скажи, пожалуйста, не родня ли он тебе, тетушка?

      – Сродни! – приседая, ответила старая дева.

      – Хороший парень, но ветрогон, как и я! – прибавил Кмициц.

      Тем временем появился слуга с огнем, и все прошли сперва в сени, где пан Анджей снял шубу, а потом на другую половину, в покои для гостей.

      После их ухода пряхи тотчас сбились тесной кучкой и все разом заговорили о приезжем, слова не давая сказать друг дружке. Статный молодец очень им понравился, и девушки наперебой расхваливали его.

      – Так весь и сияет! – говорила одна. – Как взошел, думала, королевич.

      – А глаза-то как у рыси, так и сверлят, – подхватила другая. – Попробуй такому слово поперек скажи!

      – И думать не смей! – поддержала третья.

      – Панну, как веретено, завертел! Видно, очень она ему по сердцу пришлась, да и кому бы не пришлась она по сердцу?

      – Ну, он тоже не хуже ее! Случись тебе такой, небось и в Оршу пошла бы за ним, хоть она на краю света.

      – Счастливица панночка.

      – Богатым на свете всегда лучше живется. Эх, не рыцарь – загляденье.

      – Девушки из Пацунелей говорили, будто ротмистр, что живет у них, у старого Пакоша, тоже красавец.

      – Не видала я его, но куда ему до пана Кмицица! Такого, верно, на всем свете не сыщешь.

      – Padlas! – крикнул внезапно жмудин, у которого снова разладились жернова.

      – Эй, косматый, шел бы ты отсюда со своею бранью! Помолчи, а то ничего не слышно! Да, да! Лучше пана Кмицица на всем свете не сыщешь! Пожалуй, и в Кейданах нету такого!

      – Смотри, еще во сне приснится!

      – Да хоть бы приснился…

      Такой разговор шел у шляхтянок в людской. Тем временем в столовом покое поспешно накрывали на стол, а в зале панна Александра осталась одна с Кмицицем, потому что тетушка ушла готовить ужин.

      Пан Анджей глаз не сводил с Оленьки, и они все больше у него разгорались.

      – Есть люди, которым богатство всего дороже, – сказал он наконец, – другие на войне за добычей охотятся, иные лошадей любят, а я, моя панна, тебя вот не променял бы ни на какие сокровища. Ей-ей, чем больше гляжу на тебя, тем больше охота берет жениться, право же, хоть завтра под венец! Брови-то, верно, жженой пробкой чернишь?

      – Слыхала я, есть такие ветреницы, только я не из их числа.

      – А