При условии, что он – черный…. Сергей Лукьяненко

водителя, посидел немного. Вышел и кивнул:

      – Ничего. «Фиат» – лучше.

      Денис не обиделся. В глубине души (а честно говоря, не очень-то и глубоко пришлось бы копать) он признавал, что «Фиат-Стелларс» мощнее, надежнее и симпатичнее «Лады-Шторм».

      – Фиат в два раза дороже, – сухо сказал он. – А это – бедная планета. «Фиаты» для них излишняя роскошь.

      Доминик добродушно улыбнулся:

      – Да, да… Это бедная планета. «Лада» – хорошая машина. Только зачем их привезли так много?

      Денис вздохнул, вытер пот со лба. Они стояли в огромном ангаре, заполненном аккуратными контейнерами с логотипом российского автозавода. Распакован пока был только один контейнер. Новенькая серебристая «Лада-Шторм» стояла на бетонном полу, окруженная неподвижными роботами-грузчиками. Выглядела она как-то не слишком приметно. Денис достал дистанциенку, пощелкал клавишами. Машина окрасилась в сочный апельсиновый цвет. Денис удовлетворенно кивнул и сказал:

      – На планете – почти полмиллиарда населения. Так?

      Доминик кивнул.

      – Почти сто лет планета не имела контактов с метрополией, – продолжал Денис. – Отстали, конечно. Свои машины очень плохие. Но города у них есть, дороги – есть. Чем торговать – тоже есть! Неужели ты думаешь, что они не захотят ездить на хороших земных машинах? Наш основной рекламный лозунг слыхал? «Дешевое – не значит плохое!»

      Доминик развел руками. Спросил:

      – А как ты думаешь, почему «Фиат» проиграл тендер?

      – У вас машины дорогие.

      – Ха. При таком-то рынке? Собирали бы на месте. Сбросили бы цены… для начала.

      Денис не ответил. Эта мысль тоже не давала ему покоя. Но тендер был выигран, он получил перспективное назначение – главным менеджером на целую планету. Прилетел только вчера, вселился в гостиницу (все вполне пристойно), посетил местный автомагазин и улыбнулся, глядя на старомодные тарантасы. И вот сегодня у него уже есть товар. Тысяча машин. «Лада-Шторм» во всех возможных модификациях – от самой дешевой, где из удобств – только кондиционер, автопилот и подушки безопасности, до самой дорогой – с голографическим оформлением салона и гравиинерционной системой безопасности («Стопроцентная надежность! Больше – не бывает, спросите любого математика!»)

      – Я ведь сюда прилетел не только макароны продавать, – продолжил Доминик. – Было предложение и от «Фиата» – прозондировать почву. Но я неделю здесь посидел – и отсоветовал им соваться. Макароны – их рекламировать не надо. Соль, сахар и спички – тоже. Машины – надо.

      – Ты о чем? – насторожился Денис. Доминик был свойский мужик, совсем не похожий на «типичного» итальянца. Неспешный, обстоятельный, не склонный к излишней экспансивности. Он прилетел на планету две недели назад, едва с ней были установлены регулярные рейсы. Но бизнес здесь вел вполне итальянский – продавал спагетти.

      – Вы местные законы изучали?

      – Зачем? Если планету приняли в Содружество, значит законы здесь нормальные, ничего ужасного…

      Доминик хихикнул:

      – Да-да. Ужасного ничего. Эту планету заселили триста двадцать лет назад, верно? А ну-ка, вспоминай, что тогда на матушке-Земле творилось?

      Долго вспоминать не пришлось. Вколоченные в детскую голову химическим путем знания немедленно принялись искать выход.

      – В две тысяча сто шестом году Земля переживала Эпоху Приватности, а конкретно – Вторую Рекламную Войну. Доведенное до отчаянья рекламными акциями транснациональных корпораций, население крупнейших стран вышло на митинги протеста, переросшие…

      – Достаточно, – сказал Доминик. Вздохнул. – А у нас, оказывается, одинаковые учебники были… Так вот, колонисты, заселившие эту планету, покинули Землю в тот момент, когда даже писсуар и туалетная бумага в процессе использования напевали тебе рекламные песенки.

      – Ну? – сказал Денис, мрачнея.

      Доминик ухмыльнулся. Назидательно произнес:

      – Так вот, на Земле процесс ввели в разумные рамки. Но эту планету заселили люди, доведенные рекламой до истерики. Поэтому реклама у них была строжайше запрещена. Под страхом смертной казни. И такие казни, поверь, в их истории были.