Заложники пустоты. Виталий Абоян

которой нипочем даже холодный апрельский дождь, осталась позади. Теперь Лёшка шёл мимо высокого ободранного забора. Лет пять назад им огородили площадку, на которой собирались что-то строить. Но стройка так и не началась. Случилась авария на Станции, Катастрофа. Последнее время жизнь в городе начала походить на ту, какой она была до злополучного дня. Так что, возможно, за этим забором, увешанным размокшими обрывками афиш и каких-то политических призывов, скоро опять появятся строительные краны.

      Улица была пустынна, ни впереди, ни сзади, насколько хватало глаз, людей не было. Только ободранная собачонка неспешно трусила метрах в двадцати впереди Лёшки, то и дело обнюхивая забор.

      Ловко перепрыгивая лужи, Лёшка добрался до перекрестка. Здесь направо. Переулок довольно темный – каждый раз, проходя здесь, Лёшка испытывал не то, чтобы страх, но какую-то неуверенность в собственных силах. По спине пробежал неприятный строй мурашек. Может, это дождь забрался за воротник?

      Лёшка поднял глаза. Оказалось, дождь закончился. В быстро затянувшуюся прореху в плотном облачном строе на пару секунд даже неуверенно выглянуло солнце. Светило словно бы испугалось той картины, что увидело здесь, поспешив спрятаться за непроницаемыми свинцовыми тучами.

      Лёшка стянул капюшон – утепленный, отороченный искусственным мехом, в нём было нестерпимо жарко и душно, – стряхнул переливающиеся шарики брызг с рукавов и поправил немного сползшую вбок сумку.

      – Эй, пацан!

      Все-таки здесь кто-то был. Смешно предполагать, что днем окажешься на улице в одиночестве.

      Лёшка посмотрел по сторонам. Прямо продолжался переулок – тот самый, что всегда не нравился, – направо уходил узкий проход, вероятно ведущий во двор, слева – витрина какого-то магазина. Витрина была темной и заляпанной чем-то белым изнутри, этот магазин давно не работал, возможно, со дня Катастрофы.

      Никакого смысла бежать во двор. Он может оказаться закрытым, это настоящая западня. Идти назад? Только Лёшка никак не мог понять, откуда донесся до него нахальный, немного с хрипотцой голос.

      – Да ты, ты. Чего озираешься?

      Из-за магазина появился человек. Видимо, там был еще один проход. В другой двор. Сколько человеку лет, с такого расстояния Лёшка определить не мог. Да и какая разница? Подобная встреча в подобном месте не обещала ничего хорошего.

      – Чего надо?

      Лёшка попытался придать голосу максимально независимую интонацию, мол, ему совершенно все равно, кто и о чем его спрашивает. Но получилось плохо – голос дрожал и сбивался на хрипоту. И внезапно очень сильно захотелось пить.

      Он никогда не отличался какой-то особенной физической силой. Да что там греха таить, и не особенной тоже не отличался. С самого рождения он был тщедушным, всего опасающимся ребенком, выросшим в тощего, дрожащего от любого хулиганского возгласа недомерка. Драться Лёшка боялся, оправдывая страх тем, что практически любой соперник явно сильнее его, и исход поединка предрешен заранее.

      – Закурить