К черту «бизнес как всегда». Ричард Брэнсон

газон – на это выделяли меня. Если я кончал работу раньше, чем предполагалось, меня отправляли делать что-нибудь еще. Валяться на кровати – даже когда после травмы в школе у меня была нога в гипсе – не годилось.

      Мой первый сознательный акт благотворительности случился тогда, когда я снял свою одежду и отдал ее бродяге. Это произошло на оживленной Оксфорд-стрит в самом центре Лондона, по которой мы шли вместе с мамой и сестрой, пытаясь продать самый первый номер журнала Student. Сменной одежды у меня с собой не было, и остаток дня я прошагал по тротуару, завернувшись в рваное одеяло.

      Мама качала головой, пряча улыбку.

      – Рики, дорогой, и что ты еще придумаешь? Одежду прямо с себя раздавать не стоит.

      Отец похохатывал:

      – Бедный бродяга! Ему-то нужна была пара медных монет, а вместо этого он получил от тебя завшивленное тряпье!

      В то самое время я бросил школу Стоу, чтобы организовать журнал Student (обо всем этом немного позже) и жил со своим другом и совладельцем журнала Джонни Голланд-Джеймсом, в подвале дома его родителей, рядом с Оксфорд-стрит. Жили мы впроголодь, и я помню, что каждый раз, когда мама заходила к нам с корзинкой Красного Креста для пикника, она спрашивала:

      – Когда ты последний раз мылся?

      А наверху невероятно богемные родители Джонни принимали самых крутых типов в Лондоне: от редакторов журнала Private Eye до актеров из Garrick Club, многие из которых потом дали нам интервью. Я никогда прежде не жил в Лондоне – да и не мечтал, что это может осуществиться. Мне, недоучившемуся школьнику, все это казалось фантастическим миражом.

      Да, это был 1967 год – «Лето Любви», – а мы с Джонни внезапно стали частью знаменитых Свингующих Шестидесятых. Невероятно, но наш журнал открыл для нас двери, которые мы и не мечтали увидеть открытыми. Мик Джаггер пригласил нас в свой дом на Чейни-Уок, и у меня подогнулись колени, когда в гостиной я увидел Марианну Фейтфулл. Впрочем, она довольно быстро исчезла наверху, провожаемая нашими жадными взглядами. Мы брали интервью у Джона Леннона и, чтобы произвести на него впечатление, начали с какой-то чуши насчет Т. С. Элиота и о том, что «Бесплодная земля» вроде как битловский «День в жизни». Он просто ответил – со своим классическим ливерпульским акцентом:

      – Ничего об этом не могу сказать, у нас не круто сравнивать такие вещи.

      Однако помимо интервью со звездами случались и звездные моменты, такие как всеобщая ярость против Вьетнамской войны. Я маршировал по улицам Лондона рядом с Тариком Али и Ванессой Редгрейв (потом они дали нам интервью), чтобы протестовать напротив американского посольства. С такой же страстью мы участвовали в сборе денег для голодавших сирот Биафры – именно тогда жертвы войны и голода стали известны обычной европейской публике. Student в самое короткое время стал очень популярен. Он гнал волну. Я кайфовал как бешеный, но тогда же закладывалось и мое будущее: защитника обделенных и противника несправедливости, именно тогда, на улицах Лондона,