Стихотворения. Адам Мицкевич

v>Кареты лондонской не слышно грома,

      И не раздавит нас металл колес…

      Приветствуй горожан, пора благая!

      И неманцев и ляхов одарят,

      Сердца их для надежды раскрывая,

      Улыбки тысяч фавнов и дриад.

      Все радует, бодрит и восхищает!

      Пью воздуха холодную струю,

      Которая дыханье очищает,

      Или на хлопья снежные смотрю.

      Одна снежинка плавает в стихии,

      Другая – та, что тяжелей, – легла.

      А эти улетят в поля сухие.

      Вилийские побелят зеркала.

      Но кто в селе глядит, как заключенный,

      На лысый холм, на одичавший дол

      И на деревья рощи обнаженной,

      Ветвям которых снегопад тяжел,

      Тот, опечален небом, ставшим серым,

      Бросает край уныния и льда

      И, променяв на Плутоса Цереру,

      В карете с золотом летит сюда.

      Пред ним – гостеприимные ворота.

      Дом краской и резьбою веселит.

      Он забывает сельские заботы

      В кругу очаровательных харит.

      В селе, едва редеет мгла ночная,

      Церера сразу встать неволит нас.

      Здесь – солнце жжет, зенита достигая,

      А я лежу, не размыкая глаз.

      Потом в нанкине, наскоро надетом,

      Я, модной молодежи круг созвав,

      Болтаю с ними, – и за туалетом

      Проходит утро, полное забав.

      Один в трюмо себя обозревает,

      Бальзам на кудри золотые льет;

      Другой стамбульский горький дым вдыхает

      Или настой травы китайской пьет.

      Но вот уже двенадцать бьет! Скорее

      На улицу – и я уже в санях.

      И росомаха или соболь, грея,

      Игольчатые на моих плечах.

      Я в зал вхожу, где, восхищая взоры,

      Стол пиршества для избранных накрыт.

      Напитков вкусных, здесь полны фарфоры,

      И яства разжигают аппетит.

      Коньяк и пунши в хрустале граненом,

      Столетний зной венгерского вина;

      Мускат по вкусу дамам восхищенным:

      Он веселит, однако мысль – ясна.

      Блестят глаза, а чаши вновь налиты…

      Остроты, шутки, пылкие слова…

      Не у одной из дам горят ланиты,

      В огне от нежных взглядов голова.

      Но вот и солнце никнет. Сумрак синий

      Таит благодеяния зимы.

      Сигнал разъезда дали нам богини.

      И лестницы гремят. Уходим мы.

      Тот, кто слепому счастью доверяет,

      Вступает, фараон, в твою страну

      Или искусно кием управляет

      Слонов точеных гонит по сукну.

      Когда же ночь раздвинет мрак тяжелый

      И в окнах вспыхнет множество огней,

      Кончает молодежь свой день веселый,

      Шлифуя снег полозьями саней.

      [1817]

      ВОСПОМИНАНИЕ

Сонет

      Лаура, помнишь ли те сладостные годы,

      Когда вдали от всех бытийственных забот

      Друг другом жили мы, не числя дней полет,

      Забыв докучный мир для счастья и свободы.

      Ты помнишь этот сад, аллей живые своды,

      И речку, и покой ее прозрачных вод,

      И нег ночных приют – обвитый хмелем грот,

      Где проникали к нам лишь голоса природы.

      А месяц озарял то груди белизну,

      То золотых волос роскошную волну,

      И ты божественным влекла очарованьем.

      В подобные часы восторгам нет конца,

      Уста встречаются, блаженство пьют сердца,

      И вздоху вторит вздох, признания – признаньям.

      [Начало 1819]

      * * *

      Уже с лица небес слетел туман унылый.

      Ты, кормчий, встань к рулю, пускай шумит ветрило,

      Режь соль седых валов рукой неутомимой.

      Простерся океан вдали необозримый.

      Пусть не страшит тебя ни дальняя дорога,

      Ни хрупкая ладья, ни то, что нас немного.

      Подумай, ведь Язон, когда отплыл впервые,

      Доверясь прихотям обманчивой стихии,

      Корабль имел простой и сердце не из стали,

      Ведь ад и небеса герою угрожали,

      Но, цель высокую поставив пред собою,

      Он все преодолел, добыл руно златое.

      Нам тоже ведомы высокие дерзанья,

      Должны