ИММЕРГОН. Не время для забвения. Михаил Викторович Гаврилов

же кресле, но с таким видом, словно под ним муравейник.

      – Кто боится меня? Люди?

      – Не только люди. Все, кого я знаю, услышав твое имя, вжимают головы и трясутся от страха. Великие называют тебя адептом тьмы…

      Зорг едва не лопнул от смеха; голова упала на сгиб локтя, тело сотрясается, словно пронизанное током. Кириллу захотелось провалиться под землю.

      – Прости… – сказал Зорг сквозь слезы. – Но это действительно смешно.

      Он откинулся на спинку кресла, о вспышке веселья напоминают лишь слегка порозовевшие щеки.

      – Я не купался в крови, не выводил болезнетворных бактерий, не организовывал перевороты, революции, войны. И уж тем более не пропагандировал ничего подобного. Однако надо признать, даже твой отец обходил меня стороной, а уж у него-то с головой был полный порядок. Так в чем дело?

      – В чем? – эхом отозвался Кирилл, моргая чаще обычного.

      – Никто ничего обо мне не знает, в этом соль, – сказал Зорг, щелкнув пальцами. – Неизвестность пугает, а слухи раздувают страх.

      – Но ведь слухи не рождаются на ровном месте, – возразил Кирилл. – Великих же не боятся…

      – Великие находятся в просторной светлой комнате с дверями и окнами настежь, в то время как я, в точно такой же комнате, но двери закрыты. И окна. Для всех.

      Великие обмениваются мыслями, принимают участие в судьбах друг друга, а я не прошу помощи и никому ее не оказываю. Во всяком случае, по собственной инициативе. И в особенности людям.

      – Людям? Это интересно. А почему Дартон помогал людям?

      – Почему ты спрашиваешь?

      – Ну, он… тоже маг… – промямлил Кирилл, чувствуя себя еще глупее, чем прежде. – И он.… И ты говорил о нем с уважением …

      – Ты упомянул о нем не поэтому.

      – Я… Меня удивляет то, что ты говоришь о людях с неприязнью. Дартон вел себя иначе, с точностью до наоборот.

      – Дартон любил людей, жил среди них, являясь частью человеческого общества, и весь свой опыт вкладывал в их благо. Магу не место среди людей, и Дартон как раз таковым не являлся. Его так называли люди. Он скорее напоминал куколку, которой не суждено было стать бабочкой. Видишь ли, не каждому дано перешагнуть Барьер, и случается так, что дерзнувший идти до конца рвет связи между разумом и душой… Страшное явление. И необратимое.

      Дартон не решился на этот шаг, поэтому остался талантливым человеком с чудо-коробочкой с секретом в виде посоха. Всю жизнь он по крупицам собирал знания, складывал их туда, когда что-то было нужно, вынимал и использовал. Маги так не делают, в этом нет необходимости. Как и во много другом. Но Дартон оставался человеком до самой смерти. С магом не мог случиться такой финал, это было бы невозможно. Так же как невозможно убить ветер.

      А что касается людей… Люди нестабильны. Каждый человек сам по себе ничего не стоит, люди – это социум, в котором все зависит от вклада каждого. Но они этого не понимают. Одни выпячиваются, другие, напротив, предпочитают отсидеться в стороне. Когда все хорошо, они начинают засыпать и разлагаться. Необходима встряска. Когда прижмет, кричат: «Помогите!». А после: «Не трогайте нас. Мы свободные, мы сами знаем, как надо». А потом в три раза громче: «Спасите нас!» Когда-то меня огорчали подобные вещи. С тобой это тоже будет случаться, я так думаю. Но потом все изменится. Или встанешь рядом с Цемиронулом.

      – В каком смысле?

      – В том смысле, что тебе такие вещи никогда не будут безразличны. Иногда бывает и так.

      – Хочешь сказать, что тех, кому все равно большинство? И много таких?

      – Немало, – сказал Зорг, и лицо омрачилось. – За свою жизнь я много чего видел. Я сыграл много ролей. Но однажды я обрел возможность созерцать, и с тех пор единственное, в чем меня можно упрекнуть – это в беспристрастности. Потому что, перешагнув некую черту, я обрел многое, и в то же время многое утратил.

      Зорг подумал немного, барабаня по столешнице пальцами, тонкими и гибкими, как у музыканта.

      – Похоже, я тебя запутал, предлагаю вернуться в начало. Я не являюсь адептом зла просто потому, что зла не существует как такового. Есть отсутствие здравомыслия, эгоистичность, те или иные поступки – взвешенные и стихийные, со смыслом и без, во благо кому-то и во благо себе. Есть траектория, алгоритм, настроение, ориентация и много чего еще. Все споры на тему добра и зла – софистика. В жизни есть лишь события и разного рода обстоятельства.

      – Обстоятельства?

      – Именно так.

      Кирилл внутренне подобрался, кровь ударила в голову.

      – Обстоятельства… – сказал он, едва не задохнувшись от нахлынувшего негодования. – Да что это за обстоятельства, когда человек торгует собой, когда мать выбрасывает новорожденного в помойку, когда сильный использует слабого, когда взрослый совращает дитя, когда каждый день убийства, голод, болезни, безнравственность и бог знает, что еще! Почему? Если нет зла как такового, откуда это все? Кто диктует?

      – Никто не диктует. Люди все делают собственными руками и благополучно спирают