Три полуграции, или Немного о любви в конце тысячелетия. Екатерина Вильмонт

об авторах.

      – Является сегодня вопросы снимать. Он их посмотрел дома и взъярился. «Что вы мне тут три раза подчеркнули?» Я говорю: «У вас написано „Диплом, обрамленный в рамку“. – „Ну и что?“ – „По-вашему, „обрамленный в рамку“ – это хорошо? Почему не сказать просто „диплом в рамке“? Дешево и сердито“. – „Вот именно, что дешево! – фыркает этот стилист. – Но, если вы настаиваете, я, так и быть, это уберу. А тут вас что смущает?“ – Я говорю: „У вас написано, что герою заплатили гонорар в рейхсмарках“. – „Ну и что?“ – „Но у вас же дело происходит в наши дни“. Он смотрит на меня как баран на новые ворота. „Сейчас, – объясняю, – нет рейхсмарок – хотя бы потому, что нет и самого рейха“. – „Но деньги же так называются!“ – „Нет, отвечаю, они называются просто „марки“ или, на худой конец, „дойчмарки“. – „Вы уверены?“ – „Уверена!“ – „Вероятно, я что-то спутал. Но надо еще уточнить“. – «Уточняйте!“ А при этом морда у него наглая, и смотрит он на меня как на какую-то вошь, которая его, гениального, посмела укусить.

      Вероятно, Тата могла бы долго еще продолжать о господине Тушилове, но тут на кухню явилась Иришка:

      – Ой, как вкусно пахнет! Грибочки! Класс! Мам, ты опять про своих усосков?

      – Про кого? – не расслышала Софья Давыдовна.

      – Она моих авторов усосками зовет, – засмеялась Наталия Павловна.

      – Ну, судя по твоим рассказам, она недалека от истины, – заметила Софья Давыдовна, хватая со стола соленый огурчик. – Ужас, как жрать охота.

      – Сейчас, сейчас, сметанки добавлю…

      – Ну, Ирина, что у тебя в школе? Как успехи? – обратилась к девочке Софья Давыдовна.

      – Тоска смертная, – пожала плечами та, – жду не дождусь каникул.

      – А на каникулах что?

      – Да так… есть кое-какие идеи, – смутилась вдруг Ириша. И поспешила переменить тему: – Давыдовна, а как моя любименькая тетя Берта?

      – Вот придешь к нам Восьмого марта, увидишь свою любименькую.

      – А что такое будет Восьмого марта?

      – Женский день, забыла?

      – Да, вылетело из головы, что вы всегда в этот день тусуетесь.

      – Придешь?

      – Ну я еще не знаю…

      – Хватит болтать, Ирина, руки помыла? Тогда садись! – распорядилась Наталия Павловна. Она была рада, что неожиданно явилась Соня и теперь не придется коротать вечер вдвоем с дочерью, которая явно изнывала от жалости к ней.

      Поев, Ириша спросила:

      – Мам, можно я к Машке пойду, а?

      – Можно. Только не очень засиживайся.

      – Ладно!

      И она убежала.

      – Сонька, какая ты умница, что пришла… А то Иришка из-за меня торчит вечерами дома как приклеенная. А ей это скучно.

      – Я не пойму, она вроде даже не очень расстроена?

      – Расстроена, еще как расстроена, но ей ведь всего пятнадцать. Не лить же слезы с утра до вечера, правда?

      – А в тридцать девять надо лить? – ласково усмехнулась Соня.

      – Но оснований-то больше… Знаешь, мне Ирка рассказывала, что видела летом, как Илья к Алиске приставал и получил от нее по морде. А к тебе случайно не подкатывался?

      – Подкатывался.