Янтарная комната. Владимир Дружинин

где фрейлейн Катья, – пояснил мне лейтенант. – Вы возьмете машину?

      – Не возьмут они ее, – вставила переводчица. – Дырявая, как решето. Вы гляньте.

      Я помедлил.

      – Тут близко. – И она шагнула ко мне. – Идемте, прошу вас.

      Она споткнулась о брошенный кем-то ранец, на миг уцепилась за меня. Что-то новое вдруг появилось в ее тоне, во всем ее облике.

      – Товарищ лейтенант, – услышал я быстрый шепот, – идемте. Вы должны мне помочь.

      Глава 2

      Она так горячо, так искренне произнесла это «товарищ лейтенант», что я не сделал ни одного протестующего движения и не перебил ее.

      – Идемте! Идемте скорее! Там, на вилле… Надо показать вам…

      – Что?

      – Там ценности, – сказала она. – Вещи. Вещи из советских музеев.

      Вещи! Только и всего! К вещам я относился с истинно солдатским пренебрежением. Музеи остались где-то далеко в мирной жизни, почти забытой. Посещал я их нечасто. На фронт я ушел восемнадцати лет. Как многие юноши, увлекался техникой. С искусством я был мало знаком. Не дорос еще. Не успел. И слышать о музеях здесь, у траншеи, среди раскиданных на земле ранцев, обшитых ворсистой шкуркой, среди алюминиевых фляжек, тесаков, было как-то непривычно и странно.

      Однако мне все равно следовало провести ночь на высотке. Вести наблюдение до утра – таков был приказ.

      – Пленных поведет старшина, – сказал я, вернувшись к своим. – Симко будет со мной.

      Алиеву я дал инструкции. Передал свой разговор с переводчицей и велел доложить Астафьеву обо всем, не упуская ни одной мелочи.

      Симко хмурился. Переводчица раздражала его до крайности. Пока мы лезли на холм, он угрюмо молчал, сопел и бросал на нее свирепые взгляды.

      С холма открывалось шоссе, стальное от лунного света, и фабричные трубы предместья. В полусотне шагов от виллы, за садом, под крутым откосом, стоял высокобортый, крытый брезентом, тупоносый грузовик. Несмытые белые полосы зимней маскировки покрывали кузов. Долговязый немец расхаживал взад и вперед по асфальту, подпрыгивал от холода и бил себя по бедрам.

      – Это Кай, – сказала переводчица.

      – Давай туда, – приказал я сержанту и указал ограду, нависшую над шоссе. – Заодно и на него поглядывай.

      – Это русские, Кай, – сказала девушка по-немецки и так, словно речь шла о самом естественном. – Ты в плену. Тебе известно уже?

      – Jawohl, – коротко отозвался Кай.

      Все же я отобрал у Кая автомат и заглянул на всякий случай под брезент.

      – Так вы Катя? – спросил я переводчицу, когда мы отыскивали вход в подвал.

      – Катя. Катя Мищенко.

      Понятно, мне хотелось знать о ней больше. Так и подмывало. Но я сдерживал себя. «Мало ли что она может сочинить, – строго внушал я себе. – Доставлю ее нашим – там разберутся».

      Между тем в душе я доверился ей. И это смущало меня. Поэтому я напустил на себя строгость, говорил с ней односложно, резко. Именно так, казалось мне, повел бы себя на моем месте Астафьев, командир