Янтарная комната. Владимир Дружинин

две недели назад, перед штурмом.

      Катин берет!

      – Я смотрю, женская вещь, – доносился до меня бойкий басок автоматчика. – Мужчине на голову не налезет…

      Катин берет!

      Стремительные шаги звучали из парадной, на лестнице. Я вдруг сообразил – это Катя! Она вбегает сюда, живая, веселая, в своей зеленой курточке… Шаги пронеслись мимо. И вместе с ними мгновенно улетучилось видение.

      Немного спустя лестница загудела, грохот кованых сапог вторгся в переднюю. Вошел Бакулин.

      Наконец-то! Торопясь, глотая слова, я выложил ему все: сведения, данные Фойгтом, обстоятельства его гибели, результаты моих поисков. Бакулин спросил меня, откуда, по моему мнению, стрелял убийца.

      – Из библиотеки, – сказал я.

      – Показывайте. Ага, отсюда? – Он выглянул в окно. – И я так прикидываю, третий этаж. Высота сомнений не вызывает. Но ты все же не очень наблюдателен, Ширяев. Видишь, простыни висят? Попробуй прицелиться!

      – Но может быть…

      – Висят с утра, – усмехнулся Бакулин. – Эх, разведчик! Водой, что ли, освежись.

      Значит, Бакулин уже действует. Уже опросил немцев во дворе. Тем лучше.

      – Вот из окна левее, – продолжал он, – можно было… А отсюда стрелявший не мог вас видеть за простынями. А? Не так ли?

      Жизнь во дворе между тем вернулась в свою колею. В кастрюлях булькали супы. Портной-турок, распахнув забитые фанерой окна, звал своих детей – Ганса и Мухамеда – обедать.

      – Левее дом Черноголовых, – сказал я. – Заколоченный. Но надо заглянуть.

      – Успеем. Я поставил солдата наблюдать. Кто взломал дверь?

      – Мы.

      – А парадная была отперта?

      – Да. Еще Фойгт заходил…

      – Понятно. Парадная – настежь, а библиотека – на замке. Достойно внимания…

      – Ценные книги, – сказал я.

      – Резонно. Допускаем.

      Потом он долго осматривал спальню и зеркало с полочкой, где Катя оставила свой берет.

      – Не видел зеркала? Пролетел мимо? Нет, следователя из тебя не выйдет. А вот она нашла зеркало. Волосы поправляла, наверное. О чем это говорит?

      Зеркало – старинное, в овальной рамке красного дерева, с подставками для свечей по бокам – прибито над тумбочкой. Его затеняет бельевой шкаф, стоящий ближе к окну.

      – Заметь, Ширяев, стекло протерто. И не наспех, посередине, а вся поверхность. Зеркало чистое. Стало быть, Мищенко была спокойна тогда. Опасности не ощущала. Фойгт ведь не обнаружил признаков борьбы? Он был прав.

      – Так что же случилось с ней?

      – Если бы я мог ответить, Ширяев! – вздохнул Бакулин. – В том-то и загвоздка.

      Входная дверь скрипнула. Вошел лейтенант Чубатов из контрразведки – года на два моложе меня, белобровый, крепкозубый. Я недолюбливал его. Мне казалось, что Чубатов важничает.

      Как я теперь понимаю, ему просто хотелось быть старше своего возраста. Тем более в тот день. Ему дали задание, которое, наверно, досталось бы офицеру более опытному, не будь мы в Кенигсберге, где чекисты и без