Тайна Пушкина. «Диплом рогоносца» и другие мистификации. Владимир Козаровецкий

овладев, мне разум омрачив,

      Уверена в любви моей несчастной,

      Не видишь ты, когда в толпе их страстной,

      Беседы чужд, один и молчалив,

      Терзаюсь я досадой одинокой;

      Ни слова мне, ни взгляда… друг жестокий!

      Хочу ль бежать, – с надеждой и мольбой

      Твои глаза не следуют за мной.

      Заводит ли красавица другая

      Двухсмысленный со мною разговор, —

      Спокойна ты; веселый твой укор

      Меня мертвит, любви не выражая.

      Скажи еще: соперник вечный мой,

      Наедине застав меня с тобой,

      Зачем тебя приветствует лукаво?..

      Что ж он тебе? Скажи, какое право

      Имеет он бледнеть и ревновать?..

      В нескромный час меж вечера и света,

      Без матери, одна, полуодета,

      Зачем его должна ты принимать?..

      Но я любим. Наедине со мною

      Ты так нежна! Лобзания твои

      Так пламенны! Слова твоей любви

      Так искренно полны твоей душою!

      Тебе смешны мучения мои;

      Но я любим, тебя я понимаю.

      Мой милый друг, не мучь меня, молю:

      Не знаешь ты, как сильно я люблю,

      Не знаешь ты, как тяжко я страдаю.

      Адрес стихотворения – пусть и не для всех, а только для самого адресата и его близких – выдавали строки «В нескромный час меж вечера и света, Без матери, одна, полуодета, Зачем его должна ты принимать?..», и по сравнению с этой откровенностью элегия «Редеет облаков…» – образец целомудренности и такта; тем не менее, Пушкин-мистификатор произвел вокруг последних трех строк этой элегии несколько забавных маневров, чтобы заинтриговать и читателей, и «посвященных». Пушкин рассчитывал, что «дева юная», прочитав его стихотворение, вспомнит не только звезду, которую она «именем своим… называла», но и байроновское стихотворение, которое они вместе читали в Крыму, и поймет напоминание про «счастья миг из прошлого» как на ими прожитую любовь.

      Одновременно он ждал реакции на его последнее стихотворение «Простишь ли мне ревнивые мечты…» – реакции его новой любви, из настоящего; вот почему он, послав стихи для публикации, с таким нетерпением ожидал их появления. При этом Пушкин послал Бестужеву полный текст элегии «Редеет облаков…» с условием не печатать три последние строки, прекрасно понимая, что без них стихотворение не просто проигрывает, а просто пропадает, и рассчитывал, что Бестужев, не увидев в этих строчках ничего нескромного или компрометирующего Пушкина, а в их опубликовании – чего-то зазорного, не захочет публиковать стихотворение без последних трех строк и не удержится от публикации элегии в полном варианте. Что и произошло. И 12 января 1824 года Пушкин, получив альманах, тут же пишет Бестужеву «рассерженное» письмо:

      «Конечно я на тебя сердит и готов с твоего позволения браниться хоть до завтра. Ты напечатал именно те стихи, об которых я просил тебя: ты не знаешь до какой степени это мне досадно. Ты пишешь, что без трех последних стихов Элегия не