Дети Хедина (антология). Ник Перумов

словно мраком наливался сам воздух; так бывает, если в стеклянный графин с водой опрокинуть целый пузырек чернил.

      Что-то хрипло не то крикнул, не то каркнул Морозов; один из его людей полоснул очередью по вдруг зашевелившимся кустам, потом еще и еще, вмиг расстрелял магазин, с бранью отбросил, лихорадочно пытаясь вставить новый.

      Стали стрелять и остальные, без команды, кто куда. Лица белы от ужаса, рты раззявлены в беззвучном крике – а ни Игорь, ни Маша никакого врага не видели.

      – Вставай, Рыжая, вставай! Гляди, что творится-то!

      По болоту, прямо к ним, струились темные ручейки невесть откуда взявшейся жижи, над ними поднимался белый парок. Над болотом пронесся многоголосый стон, Маша вдруг услыхала беззвучное «бегите!» и тотчас ощутила, как бросились наутек наблюдавшие за ними лешаки; краем глаза успела заметить метнувшуюся черную кошку.

      Наступал мрак, наступало ничто, и по сравнению с ним смерть действительно показалась бы просто мирным сном после трудного дня.

      Первобытный ужас поднимался с самого дна сознания, память о доисторических временах, когда вот такими вот жуткими заклятиями первомаги расчищали место своим племенам. Расчищали, сами не понимая, чему открывают дорогу.

      – Маха! Вместе!..

      – Ага! Давай держи, петли все на тебе!

      Трещала, ломаясь, их тщательно возведенная защита. Кто-то из морозовских милиционеров упал лицом вниз, обхватив голову руками, отбросив оружие; чернота наступала, все ближе и ближе, сжал кулаки Игорь, лихорадочно выкрикивая слова формулы; а у Маши страх вдруг прошел, как и в тот раз, в Померании, когда последний раз довелось переведаться с серьезным немецким магом.

      И, как и в тот раз, она ударила, по-русски, наотмашь, раскрываясь и не щадя себя.

      Удар канул словно в вату; ничего, ни отзвука, ни отголоска.

      Что такое?.. Почему?..

      За деревьями мрак стягивался в тугие комки, словно коконы. Один, два, три… семь… восемь.

      И каждый из них таил в себе такую силу, что даже и присниться не могла.

      – Стой! Стой, дура! – вдруг вскрикнул Морозов. Игорь не успел его перехватить, не мог бросить на полуслове начатую инкантацию.

      Лейтенант – не иначе разума лишился от страха – выскочил из своего укрытия и припустил в мокрый лес, прямо через топь, ловко перепрыгивая через черные ручейки; белый пар лизнул край формы, ткань немедленно задымилась.

      Проклятье!

      Игорь упустил очередную петлю заклятия. Машка хрипло вскрикнула и упала, по локоть погрузив руки в сырой болотный мох. Игорь, проклиная себя и лейтенанта, бросился к ней. Поднял. Глаза Машки, все еще затянутые бельмами, были широко открыты. И тут из ее груди вырвался вой. Страшный, нечеловеческий. И от воспоминания о той ночи, когда Игорь слышал такой вой впервые, мурашки рванули по коже. Похолодели руки.

      Однако мрак остановился. Ручейки темноты, более похожие на подбирающихся к добыче удавов, замерли, разливаясь иссиня-черными лужами среди болотного мха.

      – Приведи ее, и