Война и Мир – 1802. Андрей Баранов

о своих амбициях. В это время раздались крики казаков, что едет Сам. За адъютантами на коне, вынужденно ставшим иноходцем из-за тяжести седока, ехал Михаил Илларионович Кутузов, грузный, седой, кивающий головой в кавалергардской фуражке. Поглядев на молодцов гренадеров, которые вытянулись во фрунт при появлении командующего, он вздернул плечами:

      – Сколько ж возможно отступать, ведь на таких пахать можно!

      Увидев графа Г., с которым он был знаком не то чтобы коротко, но все же встречался пару раз в Петербурге, он минут пять вспоминал кто это, вглядываясь в его лицо единственным уцелевшим после турецких баталий глазом.

      – А, здравствуй, голубчик граф Михайло, тезка. Как там твой батюшка?

      – Да давно уже умер, – отвечал граф, не вдаваясь в подробности.

      – Ну царствие ему небесное, раз так. Впрочем, сочувствую.

      – Не угодно ли вашей светлости посмотреть бумаги, да вот тут кстати есть и очень хорошенькая попадья? – встрял в их светскую беседу адъютант.

      – А вот сейчас договорю с графом, и… а вам что? – обратился Кутузов к дежурному генералу.

      Дежурный генерал пустился читать длинный, очень умный и дельный доклад с критикой наших текущих военных позиций, однако Кутузов явно презирал и ум, и знание, и очевидно слушал все это со скукой, судя по выражению его лица, в которое граф Г. прямо впился глазами.

      – Да вот еще, надобно взыскивать с армейских начальников за овес… помещики требуют! – добавил дежурный генерал.

      – А вот это сразу в печку… Где у нас печка? А, вот она! В огонь! Пускай косят хлеба и жгут дровишки сколь вздумается, лес рубят – щепки летят, я за это взыскивать не намерен. Чертовы аккуратисты-немцы, – отозвался на это Кутузов.

      Бросив красавице-попадье несколько золотых и не преминув ущипнуть ее за пышный зад, он вернулся к беседе с графом.

      – Ну ладно, отец умер, сие очень грустно, но я тебе второй отец… я тут всем как отец-командир, помни это!

      – Вестимо, ваша светлость! – промолвил граф, и передавши письмо от князя Александра Борисовича между прочим упомянул о тех последствиях английского нашествия, которые ему уже довелось увидать. Он рассказал о разбитых оранжереях, о телятах и коровах, что ходили по заброшенным паркам, о каком-то виденном им мужике, который вязал лыко – вернее уже не вязал – сидя на господской лавке, о том состоянии, в котором без сомнения подобно многим поместьям уже оказалось или скоро должно было оказаться его собственное имение, равно как и величественное Надеждино князя Куракина, и прочие дворянские гнезда святой Руси.

      – До чего довели, сволочи! – сказал Кутузов взволнованно, наконец-то ясно представив себе положение в котором оказалась Россия. – Ну дай только срок… Так ты хочешь при мне остаться?

      – Не уверен, смогу ли я вам чего дельного посоветовать, – начал было граф Г. дипломатично.

      – Советчиков много, да людей нет, Всех дурней слушать, так мы и старой войны с турками никогда бы не кончили.