Бета-самец. Денис Гуцко

его, наползающие на уши волосы – и те успел высмотреть. Виски, правда, могли впечататься в память и позже… скорей всего… но, вспоминая о нем, Топилин каждый раз представлял его живым… неотвратимо приближающимся… и вроде бы боком уже, боком разворачивает, не должен боковой удар быть насмерть… не должен – насмерть…

      – Нет, – удивился Антон и сдал назад, вернулся в свою полосу – словно отпрянул, на ногу кому-то наступив: простите.

      Человек лежал в свете фар, широко разбросав руки, и не двигался.

      – Нет! – заорал Антон.

      Подбежав, они застали его в агонии. Лопнул кровавый пузырь в ноздре. Крови из носа было много. Гримасничал – и вот затих, вытянулся в струнку, мгновенно посерьезнел. Светлый бежевый туфель из нубука, дырчатый, слетел с правой ноги. Носки неподходящего цвета, черные.

      – Откуда он взялся, Саша?!

      На соседней полосе остановилась немытая «десятка», замигала аварийными огоньками. В переднее пассажирское окно высунулся рыжий парень – чуть не по пояс.

      – Херасе, – приговаривал он, дрожа от возбуждения.

      Навел мобильник, готовясь снять свежего покойника, над которым еще клубилась дорожная пыль. Фотокамера самого погибшего валялась недалеко от «десятки».

      Топилин подумал, что зря не любит Антон видеорегистраторов – раздражает его присоска на лобовом стекле. Единственный объектив, который был бы сейчас уместен.

      – Бляааа, – изнывал рыжий, тыкая в телефон. – По ходу, капец чуваку.

      – Залазь! – прикрикнул на него водитель. – Опаздываем.

      В следующую секунду аварийка погасла, «десятка» рванула с места так, что рыжий чуть не выронил телефон.

      Уже и на встречке притормаживали, высовывались из окон. Фары «Лексуса» уперлись аккурат в раскинувшееся на обочине тело, все как на ладони.

      Антон сидел перед ним на корточках и бормотал:

      – Козел. Козел, откуда ты взялся? Откуда? Здесь же поворот, не видно ни хера.

      4

      Из детсадовского тумана сохранился обрывок родительского разговора.

      Папа (подходит к маме на кухне):

      – Тебе сыночек прочитал свое стихотворение?

      Мама (декламирует с гордостью, не отрываясь от чистки картошки):

      – В зоопарке есть медведи, лисы и ежи. В зоопарк я прихожу, с удовольствием смотрю. Даже страшный бегемот очень симпатичный.

      Папа (как бы размышляя вслух):

      – Похоже на поэтический дар. Несомненно поэтический дар.

      Мама (с шутливым возмущением):

      – Григорий Дмитриевич! Оно, конечно, дар. Но мы же договаривались не мешать ребенку. Пусть сам.

      Папа (обнимая маму):

      – Да я так просто, знаешь… предположил. Интересно бы угадать. Но склонность к стихосложению, я бы сказал, налицо.

      Мама (смеясь):

      – Тоже мне, угадывальщик… Кто кричал: будет двойня?

      Папа (отпуская маму и поворачиваясь ко мне):

      – Так пусть и отдувается за двоих. Поэт может быть еще кем-нибудь.