будущей женой у нас случилась чистая любовь, замешанная на искусстве. На протяжении последних 15 лет я часто бывал в Китае: здесь я как художник преподаю в институтах, работаю. В 2004 году давал мастер-класс по рисунку гипсовой головы – в Китае не было ни одного видео с правильной техникой. Диск разошелся миллионными тиражами. Жене тогда было, по-моему, 16 лет, она купила этот диск. Посмотрела видео и… решила стать художником. Но мое имя написали на диске неправильно, и она смогла выяснить, кто я такой, только спустя 10 лет, когда открыла в Ухане свою студию для детей и там случайно оказались русские. Жена показала им диск, спросила: «Как звучит его имя?» Они ответили: «Так это же Паша, художник из Санкт-Петербурга». Анечка – наш первый ребенок. Моя жена очень худая – при росте 170 она всегда весила 40 килограммов. Мы однозначно решили, что лучше родить там, где живем, в Ухане. В России врачи могли бы сказать, что нужны особые условия. Мы заранее составили список необходимого для младенца на 7 листах, рассчитывали купить все сразу после рождения ребенка – и тут вирус. Помню, мама жены сказала: «На нашем рынке кто-то заболел». И я сразу понял, что это катастрофа. 24 января, в Китайский Новый год, объявил жене: «Все. Мы сидим дома, грядет что-то страшное». Мы живем на улице, где расположены два главных госпиталя Уханя. Вокруг – тысячи больных коронавирусом. Я все просчитал. Собрал чемодан жены с комплектом вещей на несколько дней и свой рюкзак. Предусмотрел и то, что нас с женой могут разлучить. Внезапно в доме отключили лифты (это стали делать по ночам, чтобы люди не пытались выйти на улицу). Мы живем в высотном здании на одном из верхних этажей. Разумеется, я стал изучать, как принять роды самостоятельно, и был готов ко всему. Воды постепенно стали отходить, но схватки еще не начались, и я решил везти жену в больницу. Там ошарашили новостью: как только ребенок родится, мы должны его увезти. Малыш не может остаться с мамой. Позже выяснилось, что в соседней палате находилась зараженная коронавирусом семья. Утром родилась Анечка. Я завернул дочку в конверт и пошел домой по пустому Уханю. Когда врач отдавал мне ребенка, даже не спросил, чем я его буду кормить. Безопасность важнее. В декабре, возвращаясь из России, я подумал привезти стартовую смесь для новорожденных – опасался, что в первые дни у жены не будет молока. Привез три килограмма. С детства помню, что можно кормить без соски – ребенку дают сосать «фитилек» из ткани, пропитанный молоком. Я был к этому готов, но, к счастью, все же сумел купить бутылочки. Карантин продолжается, и у нас по-прежнему нет практически никаких вещей для ребенка. В качестве кроватки я использовал ящик из-под фруктов. За 2,5 недели Анечка выросла, и сейчас я переложил ее в свой чемодан. Раскрытый чемодан превратился в своеобразную станцию – рабочая зона и кроватка. Первые дни мы провели с дочкой вдвоем. Выжили. Я не купал ребенка – ждал, когда отпадет пупок и заживет ранка. С большим волнением ожидал возвращения жены, с ее появлением моя ответственность удвоилась: нужно было ухаживать и за женой, и за ребенком. К тому же я обучал жену (и обучаю до сих пор) разным мелочам – как брать, как пеленать. В моей жизни главное – руки. В музыке и в искусстве руками выполняется мельчайшая, нежнейшая работа. Поэтому я лучше понимаю, как правильно делать, и обязан обучать жену, не в пример другим мужчинам. По сути, чем мать первенца отличается в этом смысле от его отца? Ничем. Многие молодые матери боятся детей намного больше, чем отцы, даже не решаются к ним прикоснуться.
ГРАФСТВО ОКСФОРДШИР, БРИТАНИЯ Семья ’т Харт: Кристина, Майкл и их дети – Настя, Робин, Саша и Ваня. В изоляции 20 дней «ЧУВСТВУЮ СЕБЯ ЖЕРТВОЙ И НАЧИНАЮ ВСКИПАТЬ» В начале марта заболела наша старшая дочь Настя: высокая температура, гайморит, слабость. Потом приболела младшая дочка Саша, следом и я. Уже тогда было правило: если есть хоть какие-то симптомы простуды, люди должны изолироваться. Поэтому наша семья сделала это гораздо раньше, чем обязало правительство. Мы очень испугались за дочерей и других наших детей. Настолько, что у меня началось помешательство: я стала дезинфицировать и стирать все, что только можно, в нашем доме. Дети приходили из школы, а я дезинфицировала их портфели, заставляла их раздеваться чуть ли не на улице. У меня была навязчивая идея – я должна побороть этот вирус. Это была моя первая паническая реакция на происходящее. Через две недели, когда мы поправились, стали закрываться школы, в том числе и русская гимназия, в которой я работаю. Автомобильный завод, на котором работает муж, тоже остановил производство на пять недель, к счастью, он может работать удаленно, и мы не остались без дохода. Осознание серьезности ситуации пришло, когда в пятницу, 20 марта, у детей был последний учебный день в школе. Они все плакали, прощались, но даже не могли обняться – запрещено. Ученики выпускного класса и вовсе сфотографировались в черной одежде с табличкой: «Покойся с миром, наш класс». Меня очень раздражают те, кто пишет, что время на карантине нужно использовать для саморазвития и самопознания. Да, конечно, но только если у тебя нет детей. Я себя сейчас чувствую женщиной, которая принесла себя в жертву семье, забыв про себя и свои интересы. Все это время я просто живу на кухне: сначала завтрак на большую семью, потом мне нужно настроить все девайсы. То и дело из разных концов дома раздается: «Мама, не могу зайти на сайт школы! Мама, меня не слышит учитель!» Потом подходит время обеда: помешивая суп, помогаю детям разобраться
