Святое возмездие. Михаил Серегин

когда он снова ощутил себя свежим и полным сил, чтобы идти своим путем до самого конца, каким бы он ни был.

      Отец Василий еще раз перекрестился, со вздохом сел и закатил мокрую, грязную штанину. Нога стала еще пухлее и еще синее. Он поискал глазами, но понял, что чистой воды, чтобы промыть ранки, он здесь не найдет, а разводить огонь… пожалуй, было рановато. «Надо идти вниз по Волге, – решил он. – Даст бог, выйду на тропу, затем на какую-нибудь грунтовку, а там и до трассы будет недалеко». Священник тяжело поднялся и, хромая, побрел вперед.

* * *

      На дорогу он наткнулся часа через полтора. Грунтовая, как и ожидалось, едва накатанная двойная полоса делала в этом месте замысловатую петлю и уходила на северо-запад, туда, где пролегала трасса на Усть-Кудеяр. Священник осмотрелся и, настороженно поглядывая по сторонам, побрел вдоль колеи к людям.

      Он прошел, пожалуй, метров пятьсот, когда что-то внутри, интуиция, или шестое чувство, или еще что, чему и названия не придумано, заставило его остановиться.

      Ярко светило весеннее солнце, вовсю щебетали птахи, а воздух был напоен ароматами свежей листвы и просыпающейся мокрой земли. Но что-то было не так. Священник замер и прислушался.

      Послышался скрип.

      Отец Василий насторожился.

      Скрип перерос в устойчивое скворчание, и из ближайших кустов раздалось отчетливое хриплое бормотание:

      – Беркут, я Голубь-шесть. Как слышите? Прием.

      Отец Василий похолодел. Позывной «Беркут» он сегодня уже слышал – как раз тогда, когда Кузьменко вызывал вертолет.

      «Ах ты! Какая незадача! – чуть не чертыхнулся он. – На него что, вся Российская Армия работает?!»

      – Беркут, Беркут, я – Голубь-шесть. Вороны не пролетали. Как слышите? Прием, – снова раздалось из кустов.

      Отец Василий тихо сел и принялся ждать. В его положении никакая информация лишней не была. Рация снова заскворчала и смолкла. Кусты зашевелились, и из них показалась бритая голова. До нее было так близко, что казалось, пройди пару шагов, протяни руку, и коснешься колких коротких волос.

      – Эй, Леха! У тебя курево еще осталось? – поинтересовалась голова.

      – Курить – здоровью вредить, – назидательно отозвался Леха из точно таких же кустов на той стороне дороги.

      – Блин, Леха, у меня уже уши опухли! – пожаловался солдатик.

      – Ты присягу давал? – ядовито поинтересовались из кустов напротив.

      – Ну, давал, – уныло откликнулся бритенький, понимая, что ему сейчас прочтут очередную мораль.

      – Что там сказано, помнишь? Стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы. Вот и переноси, молодой.

      Бритая голова печально вздохнула и снова погрузилась в кусты.

      – Он, может быть, другой дорогой пошел, – пробурчал он вполголоса. – А мы жди этого козла…

      Но Леха на той стороне бурчание услышал и откликнулся немедленно.

      – Дурак ты, Бася, и не лечишься! Помнишь, что Кузьма сказал? Особо опасный! Сообщать