Мне всегда везет! Мемуары счастливой женщины. Галина Артемьева

функции письменного стола. За ним я потом, учась в первом классе, делала уроки.

      У нас имелся, естественно, и шкаф. Высокий, дубовый. Все-все наше имущество находилось в нем. Между сундучком и столом оставался совсем небольшой проход к тетиной кровати и к окну. Теснота меня не смущала. У нас всегда было чисто, светло, уютно.

      А если хотелось побегать, пожалуйста: коридор. Всеми признанная детская территория. Единственная опасность коридора: чья-то мама, несущая из кухни кастрюлю с супом в свою комнату. Путь-то неблизкий, бегущий ребенок может случайно врезаться на полном ходу… Даже страшно подумать! Но никогда ничего не случалось. Потому что всегда перед женщиной с кастрюлей оказывалась другая чья-то мама (на подстраховке). Она и предупреждала детей: «Осторожно! Суп несут!» И все понимали: надо дать дорогу. Впрочем, игры в коридоре происходили в случае уж очень плохой погоды. Обычно мы собирались на улице у дома.

      У нас в нашей «квартире» имелось радио. По виду наушник (для одного уха). Громкость не регулировалась. Хочешь хорошо слышать, приложи к уху. А если положить наушник на стол, тоже будет слышно, но плохо, слова не всегда разберешь. От наушника шел шнур, на конце шнура – штепсель. Но его нельзя воткнуть в обычную розетку: ударит током.

      Передавалась всегда только одна радиопрограмма, но нам хватало.

      Мы слушали вместе Шопена, Чайковского, Прокофьева. Вскоре на вопрос Танюсеньки: «Ну-ка, что это играют?» – я без запинки называла произведение и автора. И диктор тут же подтверждал:

      – Вы слушали марш из балета Прокофьева «Любовь к трем апельсинам».

      По-моему, чаще всего передавали по радио выступление народного хора имени Пятницкого. Почему-то, когда пел хор, я не разбирала слов. Почти совсем. Было чувство, что в морских волнах плещется сразу очень-очень много людей, которые орут что-то, стараясь перекричать друг друга. Но иногда и хор исполнял песни очень даже понятные, с первого раза показавшиеся знакомыми.

      Я сразу запомнила «По диким степям Забайкалья…» Может быть, потому что там пел сначала солист, а ему отвечал хор. Да и слова простые:

      – По диким степям Забайкалья,

      Где золото роют в горах,

      – начинал певец.

      – Бродяга, судьбу проклиная,

      Тащился с сумой на плечах,

      – продолжал хор.

      Откуда берется у ребенка понимание этих слов – бродяга, судьба, сума?

      Я не знаю. Но вопросов по песне не возникало. Как не было вопросов про то, почему у меня есть руки, ноги, глаза. Это так, потому что так должно быть.

      А песня эта – про часть нашей души, где все понятно и про судьбу, и про суму. Изначально.

      – Бежал из тюрьмы темной ночью,

      В тюрьме он за правду страдал,

      – рассказывал певец, словно о себе.

      – Бежать больше не было мочи,

      Пред ним расстилался Байкал,

      – разъяснял сочувственно хор.

      И совершенно понятно делалось, что в тюрьме страдают