Буриданы. Незнакомка. Калле Каспер

почувствовал себя неловко, ибо стал, словно прося прощения, вилять хвостом.

      Зато хозяйка киоска обиделась.

      – А не надо так долго спать! – заявила она резко. – Киоск открывается в девять, если придти к этому часу, все есть.

      Эрвин не стал с ней спорить, попросил буханку хлеба, с которого, заметив приближающуюся руку продавщицы, поднялась стая мух, а затем показал в сторону груды консервов в дальнем конце прилавка.

      – А это что у вас?

      – Ах это? Крабы, – пояснила продавщица презрительно.

      – Крабы? Настоящие крабы? – удивился Эрвин.

      После смерти Сталина он этого деликатеса в таллинских магазинах не видел.

      – Какие еще, если не настоящие? Не деревянные же! – фыркнула продавщица.

      Эрвин попросил сперва три банки, потом увеличил количество до пяти, он бы и десять взял, да неловко было.

      Бутылки от кефира продавщица тем не мене принимать отказалась.

      – Только в обмен на товар, – высказалась она категорично.

      Заплатив и засунув консервы в авоську, Эрвин заколебался. Напротив киоска стоял дом номер семнадцать, итак, следующий должен быть девятнадцатый. Конечно, немного странно предстать пред очи Незнакомки с авоськой, полной консервов и пустых бутылок, но, с другой стороны – что это по сравнению с одноногостью?

      И, к удивлению Цезаря, уже собравшегося возвращаться по той же дороге, он потянулся вверх; пес, сделав несколько поворотов вокруг хвоста, последовал за ним.

      Номер девятнадцать, кирпичный дом в полтора этажа, выглядел значительно лучше своих соседей на этой улице. На клумбе росли розы, а в дальнем конце двора стоял точно такой же «Москвич», какой София купила для Эдуарда.

      Окна были закрыты.

      – Эй, есть тут кто-нибудь? – кликнул Эрвин.

      Послышался звон цепи, и из-за угла дома появилась крупная овчарка, похожая на ту, для которой Герман собирал кости у всех родственников. Заметив Эрвина – или, скорее, Цезаря – соплеменник Барбоса отреагировал гулким лаем.

      Цезарь ответил тихим рычанием.

      – Спокойно, Цезарь, зачем ссориться, – сделал Эрвин псу внушение, и, поскольку больше никто не появился, повернул обратно, вниз.

      Вернувшись, Эрвин осмотрел критическим взглядом содержимое продуктового шкафа и пришел к выводу, что до понедельника можно продержаться.

      Но дальше что?

      Пришлось признать, что экономическое положение СССР за последние годы заметно ухудшилось. Это казалось странным, сразу после войны страна ведь лежала в руинах – и, однако, тогда всего хватало, если не в магазинах, то на рынках.

      Деградация началась после смерти Сталина, и в этом, по мнению Эрвина, крылся еще один парадокс. Логично было предположить, что после окончания кровавой эпохи народ заработает с удвоенной энергией и, учитывая богатые недра и немеряные гектары плодородной почвы, наступит изобилие – но не тут-то было. Как только кнут Сталина перестал танцевать по спинам рабочих и крестьян, экономика