Под знаком полумесяца. Чингиз Абдуллаев

шестидесятые годы, которые смело можно назвать пиком противостояния двух сверхдержав, и как следствие этого процесса – противостояния двух самых мощных спецслужб мира – ЦРУ и ПГУ КГБ. Это была великая схватка, которая закончилась полным разгромом и крахом одной из сторон. В поражении меньше всего виноваты Кафаров и его товарищи, ведь их просто сдало политическое руководство бывшего Союза.

      Шестидесятые годы начались двумя самыми опасными кризисами в истории человечества, когда вся цивилизация балансировала на грани третьей мировой войны. «Берлинский кризис», когда танкисты уже смотрели друг на друга на расстоянии нескольких сот метров и «карибский кризис», когда корабли обеих сторон сходились почти носом к носу. Но у лидеров обеих сверхдержав хватило ума избежать ядерного столкновения, при котором обоим государствам и всей нашей планете был бы нанесен просто невосполнимый ущерб. Политики – люди, конечно, амбициозные и тщеславные, но, как видим, не все идиоты. Понимали, что атомная война не принесет ничего хорошего, и решили начать переговоры. Потом уже были обмены шпионами и разведчиками, потом уже начали искать общие точки соприкосновений, а к восьмидесятым советские и американские спецслужбы уже были не столько врагами, сколько партнерами в борьбе с террористами, бандитами и сепаратистами всех мастей.

      Кафаров вызвал меня в свой кабинет. Внешне он похож на доброго Санта-Клауса. Небольшая щегольская ниточка седых усов, добрые уставшие глаза, седые волосы, всегда коротко остриженные, немного полноватое лицо. Если бы я не знала, какой он профессионал, то вполне могла принять его за шеф-повара небольшого ресторана или галантного менеджера небольшого семейного отеля. Но это обманчивое впечатление. Иногда мне кажется, что он умеет читать мысли своих себеседников, настолько тщательно и внимательно он анализирует их поведение, движения, слова, даже выражение лиц. Ничего не может ускользнуть от его внимательного взгляда. При этом сам он никогда не выдает своих эмоций или настроения. Хотя за последние годы я научилась различать его возможную реакцию на различные события. И теперь было заметно, что он не совсем доволен. В его руках карандаш, которым он постукивал по столу. Это признак недовольства. Не гнева, но такой очевидной досады.

      – Здравствуй, Кеклик, – вежливо начинает он, – проходи, садись.

      Это уже гораздо хуже. Если начинает так вежливо, то потом будет очень невежлив. Я прохожу к его столу, усаживаюсь напротив.

      – Значит, прекрасно справилась с поставленной задачей, – скучающим голосом говорит Кафаров, – просто оказалась в нужное время и в нужном месте. Одного бандита нейтрализовала, другого застрелила. Ноль потерь, все дети целы, воспитательницы остались живы, бандит у нас в изоляторе и ты на коне? Все правильно?

      Я молчу. Сейчас последуют разборки.

      – Когда я послал тебя в этот детский сад, я уже понимал, как именно они будут действовать, – поясняет Кафаров, – их кто-то консультировал. И конечно, детский сад, находившийся