Ёлка. Из школы с любовью, или Дневник учительницы. Ольга Камаева

головой – опять до полночи репетировала урок. Старалась потише, но то и дело с шепота переходила на голос, хорошо еще, маму не разбудила. Иногда даже начинала руками махать. Со стороны – смех, да и только: толкаю на постели речи, точно Ленин на броневике.

      Но иначе – как? Права Танюша: если сама к уроку не готова, то и спрашивать не имеешь права. А если знаешь, что сказать, если каждая минута расписана и дорога, то и у детей будет интерес. Поставить этот «паровоз» на рельсы действительно первое дело, а уж он потом потянет за собой «вагоны»: уважение, внимание, дисциплину, потому что некогда будет дурака валять.

      Еще поняла: учителю нужно хоть немного стать артистом, ведь у доски – как на сцене. И в моей власти рассказать так, чтобы ребята пусть лишь (нет, слава богу!) в своем воображении увидели и убогий крестьянский быт, и залитый кровью Мамаев курган, и детишек, задыхающихся в газовых камерах Освенцима… Пропустили это не только через ум, но и через сердце. Пережили радость открытий и достижений, возмущение тиранией и бесправием.

      Но стоит немного схалтурить – жди безжалостного «Не верю!». И тогда всё – опыт, знания, миллионы человеческих судеб, – всё проходит мимо.

      23 октября

      Сергей не приходил и не звонил. Наверное, не выдержу и спрошу про него у Маши. Но как же не хочется обрекать себя на многозначительные взгляды и пусть осторожные, но неизбежные расспросы!

      Мама считает, что моя скрытность – своего рода осложнение болезни: подружек из-за нее у меня было мало, вот и не научилась секретничать. И отчасти мама права, но главной причины не знает даже она.

      Случилось это, когда мне было семь лет, как раз перед тем, как пойти в школу. В то лето у нас со Светкой, гостившей у своей бабушки, главным развлечением стало весьма затягивающее занятие: мы рыли пещеры в отвале у разрытой траншеи. В доме меняли трубы, но днем рабочие ребятню и близко не подпускали – мало ли что. Зато вечером рыхлая, влажная насыпь поступала в наше полное распоряжение.

      Мы выкапывали большой грот, а затем долго и кропотливо занимались его обустройством. Обрезки утеплителя, ржавые гайки, обрывки цветных картонок, щепки превращались у нас в роскошную мебель, и мы без устали ее переставляли, наводя в пещере уют и порядок. Сорные травинки распускались шикарными пальмами, а натыканные в землю березовые листочки карабкались по склону тенистой аллеей. На следующий день наши парки вяли, «мебель» казалось убогой, и мы без сожаления все крушили, уверенные: сегодня обязательно построим лучше.

      И строили. Не каждая свое, а непременно вместе. Со Светкой мы считались закадычными подружками, и общая возня доставляла нам радость. Иногда мы спорили, но никогда не ссорились, и, хотя бойкая Светка имела все шансы верховодить, она никогда ими не пользовалась. Наверное, понимала, что помыкать собой я не позволю, и, даже если не дам сдачи, то вместе играть потом точно не стану. Я отвечала ей за это понимание тихой благодарностью и той неистовой преданностью, на которую только способен ребенок, принявший дружбу как бесценный дар. В