Сокровища Матильды. Елена Хаецкая

я во все светлое и явился в Александровский парк. Звали англичанина Прингл. Тимоти Дж. Прингл, вероятно – эсквайр.

      Сейчас времена изменились. Прежде иностранца было видно за версту, из-за яркой одежды немного странного покроя. Чуть ближе к теперешнему иностранца уже отличали не по одежде – наши тоже наловчились хорошо одеваться, современно, – а по выражению лица. Теперь такого нет. Теперь выражение лица тоже у всех похожее. Изучение иностранных языков, безработица и участие в бизнесе сделали свое дело: губы у всех сложены одинаково, озабоченная складочка между бровей, минуя государственные границы и языковые барьеры, тоже выглядит сходно.

      Но Тимоти Дж.Прингл отличался от остальной публики. Я думаю, он и в Англии тоже отличался.

      Мы познакомились на лавочке, возле клумбы. Клумбочки у нас в парке есть, только вид у них растрепанный – точно у девчонок, которые связались с теми еще парнями. Кстати, девчонки от этого не перестают быть хорошими. И клумбочки – от того, что среди цветов иногда произрастают пустые бутылки и мятые окурки – тоже не делаются дряньскими. Просто немножко растрепанными, как и было сказано выше.

      Я говорю по-английски, потому что работаю вахтером в студенческом общежитии. Некоторые студенты делают вид, что они иностранцы и не понимают по-русски. Приятно бывает посадить такого в лужу. «Ах, вы не понимаете по-русски? Какая жалость! В таком случае, будем общаться по-английски! После одиннадцати – тишина! Ясно тебе, урод?» – «Ясно, сэр…» (Когда мы говорим по-английски, они автоматически называют меня «сэр». Еще одна причина выучить язык).

      Язык я изучал при помощи кино без перевода. Сперва попроще, что-нибудь вроде «Угнать за шестьдесят секунд». Там очень мало реплик, в основном взрывы и сталкивающиеся автомобили. Крики: «Держи его! Я потерял управление! Стреляй! Я ранен! Догнать! Вы имеете право хранить молчание!» – все это понятно и легко запоминается. Потом берутся фильмы посложнее, с психологией. И так далее. Очень простая методика.

      Я так и общаюсь со студентами: «Ты имеешь право хранить молчание! Уже одиннадцать! Понял, кретин? Понял, или тебя успокоить?» – «Понял, сэр».

      И все. Коротко и ясно.

      С англичанином у нас тоже все поэтому получилось.

      Он сидел рядом и пытался открыть бутылку пива, сперва зажигалкой, потом о край скамейки.

      – Дай, – сказал я ему. – На тебя смотреть жалко.

      И снял пробку зубами.

      Он сказал «спасибо» и начал пить. Ему было жарко, но он даже не подумал расстегнуть пиджак. Я рассматривал ткань этого пиджака и думал, что на ощупь, должно быть, она очень благородная.

      Он сказал (он говорил по-русски приблизительно так же бойко, как я – по-английски, так что я легко его понял):

      – Вам знакома Матильда Кшесинская?

      – В каком смысле? – удивился я.

      Неподалеку отсюда находится бывший Музей революции, который теперь называют «Музеем контрреволюции», он расположен в особняке Кшесинской, так что и самый дом этот называют обычно просто «Кшесинка».

      – Балерина Матильда Кшесинская, – повторил он и вздохнул.

      – Ну, – сказал я, – я знаю, где ее дом. Говорят, она была толстая.

      – Ничего подобного, – отрезал англичанин. Он допил пиво, аккуратно поставил бутылку в мусорную урну и вынул еще одну. Протянул ее мне – чтобы я открыл – таким уверенным жестом, точно я уже нанялся к нему в лакеи.

      Я снял пробку и вернул ему бутыль.

      – Вы хотите? – спросил он вежливо.

      Спрашивать у завсегдатая Александровского парка в летний день хочет ли он холодного пива – на такое способен только иностранец.

      Я сказал:

      – Да нет, не хочу. Спасибо.

      Он коротко пожал плечами и выпил вторую. Так же быстро и тщательно, как и первую.

      Потом проговорил:

      – У меня был садовник в моем имении.

      – О, это очень интересно, – сказал я.

      Диалог начал напоминать самоучитель. «У Джона есть имение. В имении у Джона есть садовник. Садовник подстригает розы садовыми ножницами». Обычно это еще сопровождается соответствующей картинкой.

      – Должно быть, он подстригал розы садовыми ножницами, – добавил я.

      Тимоти Дж. Прингл моргнул и сказал:

      – Это мало имеет отношения к делу. Ножницы. У этого человека имелся отец.

      – Ясно, – сказал я. – У него имелся отец. Он тоже был садовником. Он также пользовался садовыми ножницами.

      Прингл вообще не понимает такого юмора. У англичан юмор особенный, сложный, он даже шотландцам уже недоступен, не говоря уж о более отдаленных соседях по Европейскому континенту.

      Прингл поэтому продолжал после вежливой паузы:

      – Отец моего садовника был лакеем в доме Кшесинской. Он много знал тайн о Матильде Кшесинской и перед смертью рассказал их своему сыну.

      Как легко понять, все эти реплики были из фильма средней сложности. Не «Угнать» или там «Взорвать». Чуть потруднее,