Пластун. Николай Черкашин

что варилось в казане над очагом. Молча она подала нам по пиале горячего чая с молоком. Мы, также молча, медленно оттаивали. Я четко понял: счастье имеет форму пиалы и запах чая с молоком. На глазах калмычки происходило земное чудо: воскрешение из замерзших.

      И тут я увидел того, кому были обязаны своим чудотворным спасением. На низеньком комоде, где было устроено небольшое домашнее святилище, стоял образ Николая Мирликийского. Рядом с медными статуэтками буддистских божеств золотилась иконка-пядница Николы Чудотворца! Сила и слава этого святого была такова, что его почитали даже калмыки-ламаисты! Кто бы мог подумать, что «Микола-бурхан» был включён ламами в пантеон духов-хозяев Каспийского моря и особо почитался калмыками как покровитель рыбаков. Во всяком случае, я немало порадовался такому открытию и тут же прочитал акафист своему ангелу.

      Наша хозяйка, судя по всему, относилась к племени бузавов – донских калмыков, которых принял в казачество еще Степан Разин. Бузавы отличаются от других калмыцких племен и одеждой, и песнями, и танцами. Все они ламаисты, хотя немецкие колонисты и пытались обратить их в лютеранство, но они упорно поклонялись Будде и местным духам.

* * *

      Ветер разбушевался не на шутку. Юрту шатало, и казалось, вот еще один порыв, и ее унесет, как шапку с зазевавшегося путника. Один раз хватануло так, что юрту едва не сорвало с земли. Мы вылезли и прикололи подол юрты шомполами, вынутыми из винтовок и отомкнутыми штыками. Правда, острая сталь никак не хотела входить в промерзшую землю. Пришлось раскалить шомпола на угольях, тогда все получилось.

      Выпили еще по пиале калмыцкого чая, а потом свалились на кошму, не снимая шинелей, закутавши головы в башлыки. Спали мертвецким сном.

      Ночью голодные волки задрали коня на коновязи. Хоть и чужой конь, а жалко. Отдали мясо калмычке, предварительно нарубив его шашками. Хозяйка тут же побросала куски в котел. Поблагодарила Будду за щедрый дар, а потом вручила нам по горячему мослу вареной конины.

      – Как зовут-то тебя, хозяюшка? – спросил Паша.

      – Заяна.

      – А что оно означает?

      – Судьба.

      – Ну, для нас ты точно – судьба. Добрая судьбинушка.

      К полудню стихло, и Заяна вывела нас на дорогу, ведущую к станице.

* * *

      Атамана мы нашли у себя в курене. Грузный седоватый мужчина с есаульскими погонами на затрапезной гимнастерке обедал вместе с двумя станичными, видимо, сотниками, живалыми казаками средних лет. От запаха жареной баранины у нас с голодухи закружились головы, мы переглянулись с Павлом и жадно сглотнули слюну.

      – Здорово дневали, казаки! – снял папаху Павел и перекрестился на образ донской Божией Матери, осенявший красный угол.

      – Слава Богу! – степенно ответствовал атаман, изучая нас вполприщура. От него не укрылась голодная судорога, пробежавшая по нашим лицам.

      – Милости прошу, казаки, к нашему шалашу! Не притесняйтесь! Поишьте, что Бог послал.

      – Благодарствуем! – ответили мы в один голос и тут же