33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине. Евгений Анташкевич

через три дня. Сорокин лежал в лихорадке, и Штин уходил без него.

      Люди входили в казарму, добирались до своих мест и, не раздеваясь, в шинелях и сапогах, только на ходу сбросив заплечные мешки и оружие, падали на свои лежаки и засыпали.

      Сорокин подошёл к Штину:

      – Ну как? Я вижу – все живы! Никто не ранен?

      – Нет, не ранен, – ответил Штин, – высплюсь, расскажу вам интересную историю.

      Выспаться, однако, ему не удалось, через два часа его вызвали в штаб, он ушёл, пошатываясь и держась за косяки, и вернулся только через неделю.

      31 мая, по прошествии недели, Штин вошёл эффектно, у него были заняты руки, и он толкнул дверь плечом. На его согнутом локте висела большая плетёная корзина, а к груди была прижата тяжёлая фанерная коробка, в ней позвякивало.

      – Кто-нибудь помогите же, черти вас раздери!!!

      Два человека подхватили корзину и коробку, а третий самого Штина.

      – Всё понятно, Михаил Капитонович! Господин штабскапитан прибыл из Владивостока! – сказал прапорщик Вяземский, вынимая из коробки бутылки. – А иначе откуда виски?

      – Мы победили! – сказал Штин, дошёл до стола, рухнул на табурет, положил голову на локти, поводил глазами и заснул.

      Утром проспавшийся и опохмелившийся Штин рассказал, что, оказывается, это были его слова: «Наши затевали переворот!»

      – Я прибыл вовремя, за день до переворота, о котором, естественно, никто не догадывался. Двадцать шестого мая мы вошли в город. Сопротивления нам почти не оказали, только их ЧК долго пуляло, даже пришлось попрыгать по крышам… один засел и отстреливался. Откуда только у него было столько патронов? Потом они зачем-то вывели на Светланскую наших пленных, человек триста и всего-то с десятком охранников, те мигом сдались, так что во Владивостоке снова наше, снова временное правительство, Приамурское, во главе с… – Меркуловым… – вставил Вяземский.

      – Да, Спиридоном Дионисьевичем! Вот такие дела, господа! А у нас какие новости?

      – Вы вовремя вернулись, господин штабс-капитан, – сказал Сорокин, он был рад Штину, – нашу роту и вторую вливают в группу генерала Молчанова, сегодня снимаемся и переезжаем в Никольск-Уссурийский…

      Штин секунду помолчал и сказал:

      – Ну что ж, господа, к Молчанову – это хорошо, только я уже капитан, Михаил Капитонович. Сам генерал Вержбицкий подписал… а потом был приём у английского консула, откуда, собственно, всё это… – Штин указал рукой на коробку с виски и корзину с продуктами и оглядел себя. – Только вот переодеться было – да и есть – не во что… И как-то надо погоны соорудить, без дырочек… – И он одёрнул свой донельзя потёртый, потрёпанный френч.

      Вечером 31 мая две роты погрузились в вагоны, и ближе к ночи состав двинулся в Никольск-Уссурийский.

      – Господин капитан, – Сорокин вспомнил, что Штин недоговорил накануне своего тайного и срочного отъезда во Владивосток, – вы недорассказали, что вы в последнем рейде встретили… в тайге что-то…

      – Необычное!