Бог – что захочет, человек – что сможет. Юрий Бычков

стола. Лёгкие и сердце, в чугуне с вечера до утра, томлённые в печи берёзовым жаром, выкладываются на разделочную доску, а затем мелко порубленные острым кухонным ножом смешиваются с таким же образом нашинкованными крутыми яйцами и поджаренным до золотистого свечения репчатым луком; и эта смесь составляет неповторимо прекрасную начинку пирогов, что пеклись у нас в доме из пшеничной муки грубого помола (пшеницу выдали на трудодни ещё в октябре), и пользовались они заслуженной славой. Помол был, действительно, грубоватый, но нам в самую пору. Пироги бабушка лепила большие, весомые; одним таким пирогом можно было насытиться.

      Из распахнутого хорошо наточенным мною ножом чрева поднимался вверх пар: руки орудовавшей ножом мамы находились в тепле, и, когда она очищала и складывала в корзину поросячьи, сплошь покрытые сальными бугорками, кишки, делала она это споро, торопясь успеть, пока мороз не прихватил, не сковал их, прополоскать кишки, как полощут бельё, разбив прежде коромыслом хрупкий ноябрьский лёд у запруды на Жабке. Выпущенные поутру на волю похватать лёгкого, тающего у них в зобу снежку, гуси окружили хозяйку, полощущую исходящие паром остаточного тепла кишки. Гуси пытаются ухватить, ущипнуть торчащую из корзины требуху. Мама, стоя на коленях над прорубью, отмахивается от окруживших её птиц, которые с кликами, топоча и поднимая крыльями снежную пыль, громогласно гомонят.

      – Га! Га! Га! – кличут, разбегаясь в разные стороны и вновь подступая к маме, птицы.

      – Сынок, отгони ты их, чертей.

      Кисти рук у мамы стали ярко-красными, пунцовыми, как лапы у гусей, важно расхаживающих по белому хрустящему снегу. И не бросишь начатого. Чтобы забыть про ломоту в пальцах, скованных ледяной водой, она представляет, как будет набивать кишки гречневой кашей. Какое это будет роскошное угощение после продолжительной выдержки их в основательно протопленной печи. Каша из-под ножа сыплется на фаянс праздничной тарелки янтарными, лоснящимися жиром горками ядрёных зёрен. А озябшие, замёрзшие до ломоты в костях руки?! Что ж, отойдут в домашнем тепле.

      Однако, не легко даются хозяйке поросячьи ножки для студня, кишки с жирком под колбаски с гречневой кашей, ливер для пирожковой начинки, окорока, спинка, мясцо с рёбрышками, грудинка – всё, пойдёт впрок, в запас. Кстати, и окрошке из этого богатства в будущем что-нибудь да перепадёт.

      Не осуди, я в лаптях – сапоги в сенях.

      Такая моя жизнь, такой пригожей мне она видится. Сегодня, что ж, всё по-другому. Да, груба, бесхитростна и простодушна была та, ушедшая в прошлое жизнь, но, на мой вкус, она мила и приманчива. До неё, увы, не дотянуться американизированной нынешней, бездуховной и безвкусной, на мой взгляд, естественно.

      Прошли годы и не малые. Окончил вуз, завёл семью. Пишу стихи о «прекрасных дамах», эстетствую. Но однажды мой школьный товарищ знакомит со своим приятелем, венгром Петером Паппом. У того отец, разумеется, в Венгрии, имеет свиноферму и колбасное заведение. Разговорились.