Люблю товарищей моих. Борис Гасс

должен утром хаши съесть.

      В тбилисской хашной, душной, хашной,

      гортанный говор горожан,

      а надо всем – буфетчик важный,

      лиловый, словно баклажан.

      Бери-ка ложку, ешь на совесть,

      во всем тбилисцем истым будь.

      Да не забудь чесночный соус,

      и перец тоже не забудь!

      Себя здесь голодом не морят,

      прицокивают языком…

      Мужчины пьют, мужчины спорят,

      мужчины пахнут чесноком.

      Все то, что пилит, возит, строит,

      метет все улицы окрест,

      ботинки шьет, канавы роет, —

      все это утро хаши ест!

      И в остро пахнущем тумане

      у закопченного стола

      глядит подсевший Пиросмани

      сквозь пар от хаши из угла…

      Мы шли по Верийскому спуску, и Женя восторженно говорил о Белле, читал наизусть ее «грузинское стихотворение»: «Там в море парусы плутали, и, непричастные жаре, медлительно цвели платаны и осыпались в ноябре. И лавочка в старинном парке бела вставала и нема, и смутно виноградом пахли грузинских женщин имена», – заверяя нас, что Белла куда лучше него как поэт. В хашной нас бурно встретил тоже подвыпивший поэт Ладо Сулаберидзе. Он недавно вернулся из ссылки, и я рассказал Жене и Давиду, как Ладо удалось в немецком плену спасти рукопись стихов. При шмоне немцы нашли у него записную книжку, но один из пленных сказал офицеру: «Это у него молитвы на грузинском»… Из немецкого лагеря Ладо попал в советский, а записную книжку ему все же удалось сберечь. И сейчас он хлопотал об издании этих стихов. Женя тут же вызвался перевести их на русский язык.

      Через несколько дней Евтушенко заглянул к нам в «Лит. Грузию». Он был элегантен и в одежде, и в манерах, целовал дамам ручки, а подойдя к моему столу, сострил:

      – Прежде было стойло Пегаса, ныне – стойло Бгасса.

* * *

      Вскоре мы с Эдуардом Елигулашвили, моим другом по университету и по журналу, приехали в Москву. И первым долгом позвонили Жене Евтушенко. Он обрадовался, потребовал, чтобы мы немедленно оказались у него.

      ^{Борис Гасс и Эдуард Елигулашвили}

      Улицу мы нашли легко, а у подъезда нас уже поджилала молодая, густо накрашенная особа с рыжей челкой. Она пригласила нас в лифт, наполнив его запахом кремов и духов. Мы с Эдиком переглянулись, неужели эта парфюмерная девица и есть Белла Ахмадулина.

      Женя встретил нас приветливо и сразу же принялся колдовать над коктейлем. Чуть вдернутый нос, хитрющие голубые глаза, клок соломенных волос – все это задвигалось, заиграло. Белла вскоре извинилась и ушла. А Евтушенко все смешивал разные напитки, подливал эссенции, причмокивал. Коктейль получился дряпой. Не с руки было пить такую бурду через соломинку, вот мы и опрокинули стаканы залпом. Женя выглядел страшно огорченным. Принялся журить нас, почему не приехали двумя днями раньше, у него был великолепный виски «Белая лошадь», даже бутылка завалялась где-то. Но искать ее не стал.

      Я спросил, с чего это он прибил к стене пучок травы?

      – Да