Степная дорога. Дарья Иволгина

раньше – выдать ли ее замуж или же посвятить духам.

      Наступила тишина, прерываемая лишь громким криком младенца и всхлипываниями матери. Наконец хаан наклонился и взял ребенка на руки.

      Мать вскрикнула и попыталась отобрать свое дитя. Но муж только провел ладонью по ее мокрой от слез щеке.

      – Не бойся.

      И подняв маленькое тельце ребенка над головой, громко, во всеуслышание, признал эту дочь своей.

***

      Старый Укагир умер год спустя. За это время Чаха подросла. Она перестала непрерывно плакать, начала нормально питаться. Спала по ночам, днем играла. Мать надеялась, что девочка стала наконец обыкновенным ребенком. Так оно поначалу и было. Только Чаха очень часто хворала.

***

      В шестнадцать лет она слегла. Неизлечимая болезнь подкосила ее. Ни один лекарь, ни один шаман не в силах был избавить дочь хаана от злых демонов, сосущих ее жизнь. Глядя на умирающую Чаху, ее мать невольно вспоминала тот давний день, когда лишь заступничество старого шамана спасло жизнь крошечному крикливому существу, едва появившемуся на свет. Теперь женщина начинала сомневаться в правоте Укагира – и своей. Впрочем, с матери-то что взять! Разве может она рассуждать здраво, когда речь идет о ее ребенке? Другое дело – старый шаман. Он должен был увидеть в этой болезненной девочке нечто, дающее Чахе надежду. Но какая страшная, какая бесполезная судьба оказалась уготована девочке! Не было в ее короткой жизни ни одного дня, когда она бы не хворала, когда была бы весела и беззаботна, как все другие дети. А вот теперь она угасает, точно лампа, в которой кончается масло.

      Словно прочитав мысли матери, Чаха вдруг открыла глаза и произнесла:

      Гаснет, гаснет в доме

      Маленький светильник.

      Прошу, не надо

      В последний раз

      Масло в него подливать.

      Мать вздрогнула всем телом:

      – Что ты говоришь, Чаха?

      – Мне приснилось эти слова… Это чьи-то стихи?

      – Не знаю. Спи, моя бедная девочка…

      Чаху даже не пытались просватать. Кто прельстится больной женой, вечно печальной и одинокой? Вряд ли она когда-нибудь сумеет родить ребенка. Да и с работой она управлялась плохо. Слабенькая. Вот горе-горюшко…

***

      На глазах у Алахи и Салиха шаманка разложила большой костер. Работала в одиночку, никого к своему делу не подпуская. По правде сказать, она и внимания на племянницу с ее пленником не обращала. Настанет и для них черед, а пока она занималась только огнем.

      Шаманское пламя – не такое, как, скажем, очажное или странническое, что запаливают, располагаясь на ночлег, одинокие коломыки, бороздящие пространства Вечной Степи. Хоть и говорит пословица, что ни один огонь без доброго слова не загорается – все же к костру Чахи это имело куда больше отношения, нежели к какому иному.

      Вот и складывала ветки и сушеный навоз, сноровисто и ловко, да постоянно что-то при этом приговаривала. То вдруг принималась напевать монотонно – тянула сквозь зубы одну ноту, точно жильную нитку, приготовленную для шитья войлочных