Пройдя сквозь дым. Алексей Бессонов

тотчас распахнулись.

      Троица погрузилась в давешний микроавтобус, спереди с водителем сел самый дюжий из стражников, и машина плавно взяла с места.

      – Вы хотели бы увидеть что-то конкретное, или просто проехаться по городу? – спросил Почтительнейший Сын.

      – Я хотел бы посмотреть на больницы, – выдавил Огоновский. – От них хоть что-то осталось?

      Осайя вздохнул и молча помотал головой.

      – Давайте я лучше отвезу вас на единственную станцию водоснабжения, которую мне удалось восстановить, – предложил он. – Я закупил новое оборудование, и теперь в городе кое-где есть вода. Хотя с канализацией по-прежнему плохо, все очистные сооружения разрушены.

      – Тогда вези нас на рынок, – решительно распорядился Огоновский. – Я должен увидеть твоих подданных. Или рынка у тебя тоже нет?

      – Боюсь, мои подданные раньше разбегутся, – покачал головой владыка, но все же, повернувшись к водителю, произнес короткую рубленую фразу.

      Водила молча развернул машину, и вскоре их кортеж оказался в узком лабиринте немыслимо грязных улочек, застроенных кривоватыми двухэтажными строениями. Очевидно, система вентиляции автомобиля была открыта, потому что весьма скоро Огоновский ощутил характерный аромат фекальных масс.

      Осайя оказался прав – согбенные фигурки в лохмотьях, волокущие на спине какие-то мешки или толкающие перед собой тачки с разнообразным товаром, при виде автомобилей исчезали, как тараканы, прячась в приоткрытых дверях домов или темных переулках.

      – Вот и рынок, – произнес Осайя.

      Автомобиль остановился. Огоновский прицепил шлем к поясу и решительно распахнул дверцу.

      Воняло тут немыслимо: к запаху дерьма примешивалась густая вонь подгнившей рыбы да еще и какой-то плесени. Будь его воля, Андрей приказал бы немедленно снести все эти халабуды и обработать все вокруг по полной программе, а потом посадить сады.

      – Невеселое зрелище, – услышал он голос Ланкастера над ухом.

      Улочка, по которой они только что ехали, закончилась довольно большим пространством, сплошь занятым рядами каких-то навесов, кое-где попадались и более капитальные кирпичные коробки, уцелевшие, очевидно, от прежних благополучных времен. Люди – сотни людей, застигнутые их прибытием врасплох, старались спрятаться под прилавками, где уже засели, очевидно, хозяева, или же испуганно жались друг к дружке, не смея ни двинуться с места, ни даже поднять глаз. Огоновский решительно зашагал вперед, обошел машину и остановился, внимательно разглядывая жалкую толпу, от которой очень ощутимо веяло не страхом даже – ужасом. Рядом с ним встал, широко расставив ноги и держа руку на расстегнутой кобуре, Ланкастер. Жутковатый рогатый шлем уже находился у него на голове, и Огоновский не мог видеть лица своего товарища.

      Сзади подобрался Осайя, которого частично закрывали два рослых гвардейца.

      – Почему они тебя так боятся? – спросил Огоновский.

      – Они боятся не меня как такового, –