Штаны. Сергей Сергеев

по нескольку раз в день, словно Некто топтал ее разгоряченными и мягкими пятками, гладил, ласкал, не давал уснуть, забыться, отвлечься хотя бы на мгновение.

      Поначалу сладостная волна приходила через час-два после того, как она облачалась в «умные» джинсы. Виктория старалась не пропускать ни одного дня, чтобы вновь испытать это внутреннее тепло. Оно раскаляло тело, грозя перейти в жар, и вдруг отступало, пряталось, становилось ласковым и послушным.

      «Этот Некто ведет себя как я в жизни».

      Потом новые ощущения стали постоянными, не исчезая днем, когда она надевала другую, не такую «умную» и сообразительную одежду. Тело наливалось силой и уверенностью.

      Правда, эта уверенность ничем не отличалась от ненависти.

      «Чем теплее прикосновения этого Некто, тем больше я ненавижу», – подумала Виктория.

      – Ты обещала вернуться! – кричал Эдуард в телефонную трубку.

      – Я вынуждена задержаться, мама себя плохо чувствует, – оправдывалась Ева.

      «Я так и знал. Она не вернется».

      – Когда ты приедешь?

      – Успокойся, дорогой. Запиши или запомни: первого сентября, во вторник, я буду в Москве.

      – Ева, имей в виду: если задержишься хотя бы на день, я тут же вылетаю в Нью-Йорк, первым же рейсом.

      – У тебя есть виза?

      – У меня все есть.

      – Ты бы уже прилетел, если бы захотел.

      – Я захотел, очень сильно захотел! Тебя захотел! Ровно через минуту после отъезда! – заорал Эдуард. – Слышишь?

      – Ты стал подозрительно темпераментный, я тебя не узнаю, – сказала Ева.

      «Я сам себя не узнаю. Нужно было заказать нижнее белье, а то приходится спать по ночам в этих долбаных «умных» джинсах. Но, кажется, действует. Раньше я так не кричал, это точно».

      – Не вздумай задерживаться, – еще раз сказал Эдуард. Для пущей убедительности.

      Михаил с опаской поглядывал в сторону шкафа, в котором висели костюмные брюки, выданные в институте биотехнологий. Каждый день собирался облачиться в волшебные штаны, но что-то его останавливало.

      Он не хотел признаться себе, что, наверное, все же побаивается эксперимента, опасается, сомневается, дрейфит и старается под любым предлогом избежать этого непонятного испытания.

      Михаил терпеть не мог, чтобы за него решали некие потусторонние силы, к которым относил уйму народу – от начальства и назойливых друзей до коварных девиц, знахарей, врачевателей духовных и физических недугов, журналистов, писателей, модных режиссеров и парикмахеров.

      Он бы уже давно вильнул в сторону, если бы не солидная репутация научного учреждения и Петра Громова, с которым его познакомили общие друзья.

      Август выдался на удивление беспокойным месяцем. По долгу службы Михаил был обязан следить за ситуацией в металлургических компаниях и докладывать вышестоящим инстанциям свои соображения о том, как реагировать на проекты и предложения «коммерсов».

      Он уже мог «решать вопросы», но не торопил события, справедливо полагая, что пока пусть