Письма Якубу. Глеб Шульпяков

мира!»

      «Я – кускус, меня можно есть одними губами!»

      «Я – ткач, мои джеллабы легче воздуха!»

      «Я – воздух, пахну хлебом и мокрой глиной!»

      Теперь, когда меня бросили посреди медины,

      я с ужасом понял, что я – это они: продавцы

      и погонщики, зазывалы и нищие, ремесленники

      и бродяги; что я смотрю на мир их чёрными

      глазами; вдыхаю дым кифа их гнилыми ртами;

      пробую мятный чай их шершавыми губами;

      сдираю шкуру с барана их заскорузлыми

      руками; что мне передалась тупая поступь

      старого мула; то, как зудит лишай на

      бездомной кошке. Я хотел найти себя, но стал

      всеми! всеми! стою – и не могу сойти

      с камня.

      ………………………………………

      В этот момент вспыхивают экраны

      – спутник вышел из мёртвой зоны!

      и город отворачивается к телевизору.

      А я застыл посреди базара

      и не понимаю: кто я? что со мной?

      «Мсье!» – слышу над ухом голос.

      Это говорит офицер, патрульный.

      «Ваши документы, мсье!»

      – Мне кажется, что я не существую…

      – Кому кажется, мсье?

      «моя стена молчит внутри…»

      моя стена молчит внутри;

      на том конце стены горит

      фонарь или окно без штор —

      отсюда плохо видно, что

      я слышу только скрип камней

      прижмись ко мне еще плотней

      кирпич бормочет кирпичу

      – стена молчит, и я молчу

      «наших мертвецов…»

      п. а.

      наших мертвецов

      продрогшие виолончели

      мы вынимаем из футляров

      и день за днем, нота за нотой —

      трогая слабые, сухие струны

      – вспоминаем, как они звучали

      «гуди, гуди – мой чёрный ящик…»

      гуди, гуди – мой чёрный ящик,

      на плёнку сматывай, пока

      мой привередливый заказчик

      не обесточил провода —

      пока потрескивает сверху

      его алмазная игла

      я не закрою эту дверку —

      мне по душе его игра,

      в которой медленно и тускло,

      без препинания и шва,

      слова прокладывают русло

      реки наверх – а жизнь прошла

      «calem»

      Я Новый год люблю встречать не дома —

      не по душе мне здешние «забавы»:

      мешочники на улицах, торговцы

      с дешёвыми гирляндами на пальцах

      и пьяные подростки в переходах.

      Мне нравилось встречать его не здесь,

      а сесть на Белорусском

      в натопленный вагон и долго ехать

      – туда, где из фарфоровых напёрстков

      старухи тянут кофе на верандах

      и пахнут морем свежие газеты —

      где край земли и дышит горизонт.

      И вот однажды я в последних числах

      года, похожего на чешскую оправу,

      оказался в городе на скалах,

      где мост великого Эйфеля

      висит над пропастью —

      и лучший