Чесма (Собрание сочинений). Владимир Шигин

нет ли изнутри раковин или ржавчины какой.

      – К употреблению опасно! Волоките обратно!

      Знак годности – адмиралтейский якорь – накладывали редко. Ругался офицер, кулаками начальнику арсенала грозя:

      – Ты, глянь, такой-разэтакий, что у тебя творится! Ты же тыщи стволов губишь, сволочь!

      Краснел чиновник от злости, огрызаясь в ответ:

      – Не оскорблять! Я дворянин потомственный и оскорбительств чести своей не потерплю!

      – Ах, ты еще о чести вспомнил! – разозлился вконец офицер и хвать за шпагу.

      Начальник арсенальный не стал ждать, чем все закончится, а, живот немалый подобрав, дал деру.

      Нахохотались матросы, глядя, как прыгает через лужи чиновник.

      А Ваське обидно стало, что не побежал за складским их офицер. Вспомнилось вдруг далекое: их деревня, барин толстый, точь-в-точь как этот. Чай любил во дворе пить да смотреть, как мужиков насмерть запарывают. А на Пасху созовет, бывало, сирот яичками крашеными одаривает, слезится… Жалко, что не побежал за складским офицером!

      Так и вернулись, почти без пушек. Ившин потом говорил, будто лейтенанта ихнего здорово капитан ругал. А Васька так понял, что ругался капитан потому, что тоже, как и он, толстых не любил.

      Как ни странно, но так оно и получилось. Когда, вернувшись с арсенала, доложился лейтенант Мельников, что отобрал лишь неполный десяток стволов, не сдержался Хметевский:

      – Что же ты, дружок, по мордасам не выдал чиновнику складскому за все содеянное в благодарение от флота российского?

      Потупился лейтенант Миша Мельников, сказал, желваками играя:

      – Виноват, боле сей конфуз не случится!

      Вечером перед самым отбоем собирались обычно на «Не тронь меня» матросы подле фок-мачты, где место для курения и разговоров уставом определено. Травили они байки флотские, пели песни любимые:

      Уж мне надобно сходить

      До зелена луга…

      Уж мне надобно навестить

      Сердешного друга…

      Вначале распевали песни грустные, неторопливые, потом побойчее да повеселее. Наконец кто-то не выдерживал:

      – Эх, веселое горе – матросская жисть! Давай круг, робяты!

      Расступались тогда матросы, подвигались, давая простор плясуну. А тот как присвистнет, притопнет и пошел наяривать, только доски палубные гнутся! Вот еще двое не выдержали, тоже в круг повыскакивали.

      – Давай, «фока», жарь, наша мачта завсегда впереди всех стоит!

      – Митька-то, Митька дает, даром, что ль, бизаньский!

      И вот уже понеслась над притихшим рейдом, над волнами и кораблями удалая матросская плясовая:

      Тпру ты, ну ты,

      Ноги гнуты…

      Попляши, попляши,

      Ноги больно хороши,

      Еще нос торчком,

      Голова крючком…

      А вскоре пришел на «Не тронь меня» ордер адмиралтейств-коллегий, коим предписывалось списать часть команды на корабли и суда, уходящие в Средиземное море в составе эскадры адмирала