Остров потерянных душ. Елена Арсеньева

каникулами. И только Валерка, у которого родители срочно уехали в длительные служебные командировки, попусту тратил свою молодую жизнь в городишке, где служил начальником полиции Сан Саныч Черкизов – Валеркин дядька. Он не любил, когда его называли «дядя Саша», поэтому племянника давным-давно предупредил, чтоб звал его только по имени-отчеству, а то друзьями они никогда не станут.

      Тут с именами и названиями вообще было забавно.

      Например, городишко так и назывался – Городишко.

      – А что такого? – пожимал плечами Сан Саныч. – Слыхал, есть город Городец? Есть – Городище. А у нас – Городишко.

      Валерка подумал: «Как вы лодку назовете, так она и поплывет!» Городишко – он городишко и есть. Маленький, грязненький и скучный. И на него иногда наваливается туман.

      Валерке здесь совершенно нечем было заняться, а потому во время тумана он иногда сидел на старом причале, больше похожем на примитивные мостки на покосившихся сваях, и таращился в белую пелену. Занятие это было однообразным, но не скучным, потому что туман вел себя не скучно.

      Он то висел неподвижно, то начинал клубиться, как будто его кто-то помешивал изнутри. То ложился слоями: плотные, на вид ну просто-таки твердые, чередовались с зыбкими, почти прозрачными. А иногда туман начинал собираться хлопьями, как прокисшее молоко, если его вскипятить.

      Но что никогда не менялось – так это полная, глухая, мертвая, можно сказать, тишина, которая воцарялась на берегу и на реке, лишь только ее заволакивала непроницаемая белая пелена.

      – …Ох, что-то мне тревожно сегодня! Скорей возвращайся, Уран! Будь с ним поосторожней!

      Валерка чуть не свалился в воду! Женщина говорила словно бы совсем рядом с шатким причалом, на котором он посиживал.

      В ответ прозвучал юношеский смешок:

      – Да ладно, мама, ну не в первый же раз! Других привозил – и его обязательно привезу.

      И опять стало тихо. Только чуть слышно журчала вода, разрезаемая килем чьей-то лодки.

      В тумане, как известно, звуки разносятся далеко. То есть неизвестные путешественники могли находиться чуть ли не в сотне метров от берега.

      Интересно, как они плывут, если не слышно ни шлепанья весел, ни рокота мотора?

      По воле волн, что ли? Без руля и без ветрил?!

      – Ха, – себе под нос пробурчал Валерка. – Что за фокусы?!

      Давно он так не удивлялся! И было чему…

      Надо сказать, что в Городишке порядка не существовало никакого, несмотря на усилия немногочисленной полиции. Народ браконьерничал, дрался, подворовывал друг у дружки; то и дело горели сараи, в которых коптили рыбу на продажу… Даже Сан Саныч не раз жаловался племяннику: «У нас здесь один сплошной и беспрерывный беспорядок!» Единственное, что тут было в порядке, – это аккуратно постриженные деревья на улицах. И еще существовало правило, которое в Городишке всеми соблюдалось неукоснительно: никто – НИКТО, даже браконьер, даже спьяну – не выходил на реку в туман. Городишко словно вымирал. Если на закате небо заволакивала белесая дымка, а от небольшого острова посреди Волги начинала идти по воде мелкая рябь, то на другой день все сидели по домам.

      Здесь издавна говорили: «Уйдешь в туман – не воротишься».

      Проверять эту старинную мудрость на собственном опыте ни у кого не было охоты. А когда свежий человек – например, Валерка – начинал спрашивать, чем же так особенно страшен туман на реке, на него смотрели как на идиота.

      Суда или лодки столкнутся, в коряжину плавучую врежутся, а то на берег выскочат. Поэтому слово «туман» означало не только «ничего не видно», но и «полная тишина на реке».

      И вдруг – голоса! Кто-то плывет в лодке!

      Но они же не видят ни черта, эти путешественники! Не заблудились бы!

      А вдруг они врежутся в берег? Или течение пронесет их лодку мимо пристани, а там, чуть ниже Городишка, такая стремнина…

      Однако беспокоиться оказалось не о чем. Валерка почувствовал, как причал легонько дрогнул, когда лодка уткнулась в сваю.

      Валерка ждал, что будет дальше.

      Приплывшие могли пройти метра три по колено в воде и выбраться на берег. Или взобраться на причал по косым сходням с поломанными перилами. Однако риск свалиться со сходен и промокнуть до нитки был очень велик, оттого нормальные люди предпочитали босиком или в сапогах прошлепать до берега.

      Причал больше не дрожал – значит, на него никто не лез. Но и шлепанья по воде слышно не было – то есть к берегу никто не шел.

      Что, эти двое, или сколько их там, по-прежнему в лодке сидят, что ли?

      Валерка прислушался. Сквозь белую сыроватую тишину до него донеслось поскрипывание гальки под чьими-то уверенными шагами. Сначала резкое, оно становилось тише, тише и наконец смолкло. Выходило, что кто-то – один человек, судя по звуку, – уже прошел от реки по берегу и выбрался на дорогу.

      Интересно…

      А почему не было слышно, как он по воде шел? И вообще, второй-то путешественник где? В лодке остался?

      Валерка