Собрание сочинений. Том I. Юрий Фельзен

будет высказано действительно нами задуманное, а не то приблизительное и случайное, что у нас появляется в легкомысленной, горячечной спешке из-за ленивого подчинения какой-нибудь внешне удавшейся фразе[34].

      Владислав Ходасевич так передавал свое впечатление от утомляющих, изощренных синтаксических нагромождений и неологизмов Фельзена в стихотворном послании поэтам Раисе Блох и Михаилу Горлину:

      Друзья мои! Ведь вы слыхали

      О бедном магарадже том,

      Который благотворным сном

      Не мог забыться лет едва ли

      Не десять? Всё он испытал:

      Менял наложниц, принимал

      Неисчислимые лекарства,

      Язык заглатывал, скликал

      Ученых, йогов, заклинал

      Богов – и Фельзена читал*).

      Не помогало <…>

      *) Именно для чтения этого автора изучал он русский язык[35].

      Однако следует отметить, что языковая программа Фельзена существенно отличалась от стиля других эмигрантских писателей, слывших прустианцами, благодаря его доскональному знанию романа и эстетики Марселя Пруста. Гайто Газданов, к примеру, приобретший репутацию прустианца после выхода романа «Вечер у Клер» (1930), Пруста не читал, в чем признался гораздо позже, в 1930-е годы же предпочитая сохранять за собой право на лестное литературное родство. В отличие от автора «Обмана», опубликованного в том же году, автор «Вечера у Клер» почерпнул свое представление о Прусте из критических статей, не затрудняясь чтением трудного и длинного французского романа. В результате, литературный язык, являвшийся для Пруста вопросом мировоззрения, превратился у Газданова в знак близости к модному писателю. Стиль Газданова не несет семантических ассоциаций с аналитическими процессами, описанными в его романе, с философией героя и с самой структурой повествования. «Прустианский» период Газданова отличается от удлиненного периода Пруста механическим соединением автономных предложений при помощи «запятых и точек с запятой, вместо бедных, безнадежно-устарелых точек»[36]. Последовательное стремление Пруста к более точному самовыражению, влекшее за собой умножение придаточных предложений и эпитетов, заменено у Газданова желанием шокировать читателя синтаксической и семантической разорванностью длинного периода, как в следующем примере:

      Он любил физические упражнения, был хорошим гимнастом, неутомимым наездником, – он всё время смеялся над «посадкой» его двух братьев, драгунских офицеров, которые, как он говорил, «даже закончив их эту самую лошадиную академию, не научились ездить верхом; впрочем, они и в детстве были не способны к верховой езде, а пошли в лошадиную академию потому, что там алгебры не надо учить», – и прекрасным пловцом[37].

      Если Пруст всегда связывает отдельные придаточные предложения с главным как грамматически, так и синтаксически,

34

Счастье. С. 66–69.

35

Стихотворения. Ленинград, 1989. С. 267.

36

Адамович Г. «Современные записки» кн. 50-я // Последние новости. 1932.

№ 4236. С. 3.

37

Собрание сочинений в трех томах. Т. 1. М., 1996. С. 53.