Право на счастье. Максим Разбойников

аходился ближе всех к окну, и я глядел на синий и чистый небосвод, создающий, совместно с воображением, фантазии будто бы из другого мира, думал о том, почему всё так? Почему я? В который раз я об этом думаю? В затылок прилетел клочок бумажки, который прервал мои мысли. Сзади послышались смешки. Стоит ли поворачиваться? Я же наверняка знаю, кто это сделал.

      – Эй… Пс, киборг.

      Я повернулся.

      – Не игнорируй меня, если не хочешь лишний раз получить.

      Я равнодушно повернулся назад. Ничего не ответив, я отвел взгляд с Антона и перевёл на свои руки, лежащие на парте. Они были в ссадинах, небольших синяках, ногти обгрызены, дальше всё закрывали рукава рубашки, доходящие до кисти. Я неторопливо опустил руку под парту и сквозь штанину школьный брюк ощупал ногу. Обе ноги стали моим талоном, даровавшим звание киборга. Два протеза, идущие от колен и до самих пальцев, были поставлены мне ещё в самом детстве после ампутации. Я ощупал бионические «мышцы», ожидая будто что-то может измениться.

      Прозвенел звонок. Конец урока. Я собрал вещи в рюкзак, постоял около стула, с поставленной на него сумкой. Оглядел Антона: задиристый парень, который доставал меня, наверное, с самого первого класса, его крепкий вид и большой рост позволяли ему это, преждевременно внушая страх, хотя больше страха он внушал неприязнь одним своим видом. Потом меня прервал голос учительницы:

      – Всё хорошо, Миша?

      – Да… Всё хорошо.

      Повесил сумку на плечо и двинулся в коридор.

      Это был последний урок, можно было спокойно идти домой. Спокойно? Смешно. Спокойно домой, когда в школе Антон, не уйдёшь. Так и случилось.

      – Эй, киборг.

      – Антон, оставь меня в покое, я хочу домой.

      Не отличался я излишней дерзостью и смелостью, но приближение конца учебного года слегка приободрило меня.

      – Меня это не волнует.

      – Рад за тебя.

      – Дерзишь, шавка двулапая.

      Антон ухватил меня под локоть левой руки и уставился на меня своими пьяными глазами, источая зловоние спирта.

      – Не смей со мной так общаться, ты понял?

      Я молчал, не отводя от него взгляда, но чувствовал, будто ловил на нас чужие глаза.

      – Вали отсюда, – он отпустил мою руку и слегка пихнул в спину.

      Я попятился на выход мимо людей, которые смотрели то на меня, то мне за спину на Антона. Нашу «парочку» знала вся школа. Некоторые, я уверен, даже сочувствовали мне, но оставались в стороне. На себе я ловил взгляды неприязни, улыбки, замаскированные кривизной, чтобы этого никто не заметил, а те, кто смотрел на Антона, улыбались, да так, что улыбки их казались гримасами безумцев и психопатов убийц, они боялись его, боялись и не хотели от него получить, но думать долго и не надо, чтоб понять, что его «любимчиком» был я, и вряд ли он тронет кого-либо ещё.

      Внизу я встретил Артёма, и мы вышли из школы, следуя домой. Артём – человек, который не презирает меня и не боится Антона. Не скажу, что он – мой друг, но некое общение, более товарищеское, нежели дружеское, присутствует.

      – Сегодня он опять доставал тебя?

      – Да… Сегодня и ещё очень долго будет этим заниматься.

      – Надеюсь, он будет гореть в Аду… Был бы я с тобой в одном классе, то помог бы, – голос Артёма слегка дрожал.

      Помог бы? Скажу честно, что Артём – человек трусоватой натуры, хоть Антона боится меньше, чем другие, не думаю, что он бы полез в защиту меня, когда дело доходило до драки… Ну, как до драки, скорее до моего избиения.

      Я улыбнулся на его слова, после мы попрощались и разошлись, на оставшемся пути к дому я забил мысли наушниками.

      – Мам, я дома.

      – Хорошо, сынок. Переодевайся и иди ужинать.

      Слева от входной двери была моя комната, я прошёл туда. Сняв рюкзак с плеча, снял рубашку, посмотрел в зеркало. Я пристально оглядывал своё тело, после перевёл взгляд на протезы. Левую ногу, как и правую, постигла участь ожога, от колена и до пальцев – протез, а немного выше – бугристая красная кожа в несколько дюймов выше колена. Нижняя губа была разбита, спина и живот в уже пожелтевших синяках. Я ничего не говорил маме об этом, не стоило оно того. Старался не попадаться ей на глаза без верхней одежды, а разбитая губа была уж не слишком заметна. Я поменял рубашку на домашнюю футболку, школьные брюки на шорты и вышел в кухню.

      – Как день прошёл?

      – Как обычно. Ничего нового. Хорошо, что скоро это закончится.

      – Один день остался, а там линейка и всё… Ты пойдёшь на школьный бал?

      Я поднял глаза с тарелки на маму. Можно было бы подумать, что она шутит или того более издевается, но нет, она пристально смотрела на меня в ожидании ответа.

      – Нет… Что мне там делать?

      – С друзьями повеселиться, развлечься в честь окончания учебного года.

      – Нету у меня друзей, мам… Ты это прекрасно знаешь.

      Весь оставшийся ужин мы доедали молча.

      Уже лёжа в кровати,