Веретено Судьбы. Валерий Капранов

ибудь, мои работы тоже будут такими же популярными, и я стану знаменитостью. (ни одного лайка)

      *****

      – Анна Андреевна! А у меня здесь растеклась клякса, – в голосе Кирилла прозвучали нотки разочарования и досады. Преподаватель Анна подошла к его мольберту.

      Простите мне мою фамильярность, но я говорю Анна, не потому что я не признаю её авторитет, или не проявляю уважения. Просто мне так удобно вести рассказ. И к тому же мы с ней похожи. Мы обе рыжие. У нас веснушки. У обеих носики с горбинкой. И вообще, у нас такое поразительное сходство черт лица… что если бы я была посторонним человеком, то я бы точно подумала, что Анна – моя мама. Поэтому, между нами, я буду называть её Анной. А в классе, в присутствии учеников, как и положено – Анной Андреевной. Но, для вас, в нашей истории, она будет просто Анна. Она Анна и я. Ой… я что-то запуталась. Ну, в общем, вы меня поняли.

      Анна подошла к мольберту Кирилла и без намёка на раздражение, спокойная, как айсберг, который пробил корпус Титаника, посмотрела на его мазню. Я говорю – мазню, не потому что я именитый художник, или дипломированный критик. Просто за свой недолгий век, я уже успела повидать не мало картин, в разных музеях и картинных галереях. Так, что мне есть с чем сравнивать. И я считаю, что по поводу этого уже могу иметь собственное мнение.

      У нас сегодня первый урок живописи. Перед ним было два урока. Урок Истории Искусств и даже один урок графики. Так, что, кое в чём я уже разбираюсь.

      На уроке живописи Анна показала нам, как смешивать акварельные краски на палитре. И теперь мы пишем свой первый натюрморт a la naturel. Извините меня за мой французский. Когда я увидела мазню Кирилла, то едва сдержалась, чтобы не захохотать. Но, в отличии от меня, Анна оказалась более сдержанной и благосклонной. Она, не стала критиковать ученика, а как мудрый педагог, похвалила и успокоила Кирилла:

      – Ну, что же, скажу я вам, молодой человек. Весьма недурно. Очень, даже, шарман, – Анна приложила указательный палец к щеке, прищурила взгляд, посмотрела на экспозицию, и снова на мазню Кирилла. – Вы, сударь, случаем, не поклонник Клода Моне? Если бы я вас не знала, то точно, причислила бы к числу его учеников.

      – Правда? – с искренним удивлением, спросил Кирилл и посмотрел на своё творение. Он напряжённо старался найти в нём что-то гениальное. – Надо же. А чё? И в правду, шарман?

      – Шарман, шарман, Кирюша. И даже, манефик, – Анна сделала восторженную мину, и подбодрила Кирилла. – Если будешь и дальше в своих работах развивать эту стилистику, то глядишь, кто знает? Может и далеко пойдёшь. Главное, не стесняйся себя выражать, и не комплексуй. Если будешь очень стараться, то тогда…

      Тем временем, Анна всматривалась в мольберты остальных учеников. Остановилась на моём. И тут поменялась в лице. Я заметила в нём изумление и недоумение.

      – Что, тогда? – вывел её из ступора вопрос Кирилла.

      – Тогда?.. – осознав, что потеряла нить разговора, Анна с недоумением посмотрела на Кирилла.

      По ней было заметно, что мысленно она была не здесь. Её внимание было занято чем-то другим.

      – Тогда… – отстранённо, будто ведя диалог сама с собой, Анна направилась к моему мольберту. – Тогда…

      И тут она, к всеобщему изумлению, неожиданно продекламировала четверостишие Пушкина:

      Оковы тяжкие падут.

      Темницы рухнут

      и свобода Вас примет радостно у входа,

      И братья меч вам отдадут.

      – Ух, ты… – глаза Кирилла засияли надеждой и восторгом.

      Наверное, он подумал, что среди художников в такой манере принято выражать комплименты. И как маститый художник, погрузился в созерцание своего творения.

      Но, Анна его уже не слышала. Она подошла ко мне, смерила меня взглядом. Как будто я не пришла час назад, а только что материализовалась в её классе. Оценив меня с головы до ног, Анна, уставилась на мою работу.

      – Аня Жаворонкова… – произнесла она.

      Я даже не поняла, эти слова были сказаны с вопросительной или с утвердительной интонацией.

      – Да, – ответила я и поднялась со стула. Смотреть на неё снизу и отвечать, как мне показалось, было неучтиво.

      – Аня Жаворонкова, – повторила Анна, указывая на мою работу. – Это ты сама написала?

      Я посмотрела на листок бумаги со свежими мазками, сверилась с натюрмортом на экспозиции и ответила:

      – Ну, да. Анна Андреевна. Разумеется, сама.

      Я посмотрела на остальных учеников. Они с головой погрузились в творческий процесс. Скрупулёзно смешивали краски на палитрах. Сравнивали пропорции на своих листах, насколько они соответствуют предметам на экспозиции. И переносили реальность натюрморта на свои мольберты.

      – Натюрморт акварелью – это вам, не контрольная по алгебре, – сострила я. – Его у соседа не перепишешь.

      – Вижу, деточка, вижу… – задумчиво произнесла Анна. – Будь добра, Анечка, задержись на пару минут после урока.

      Сказав это, она направилась к своему столу, села и отрешенно