Абрис. Александр Алейник

бабушке на сердце тяжело.

      Один рывок. Ой, Готыню. Богине!

      Что говорить, давно прошло.

      Погоревали с дедушкой над дочкой.

      Жизнь тяжкая как гиря, и короче,

      Чем нам хотелось бы её иметь,

      Чтоб нам достойно умереть.

      Ребёнок третий – наша мама.

      Брак. Врач. Дети хоть куда.

      Довольно о печалях, господа.

      Пора в блаженство, и печаль не дама,

      Чтоб перед ней нам делать антраша,

      Мы пишем жизнь – ты, право, хороша.

      26

      Четвёртый – дорогой мой дядя.

      Родился года через два,

      В двадцать шестом, я видел на параде

      Его в семидесятые. Едва

      Могли б его представить: стать мужчина.

      Он в кителе морском, красавец, чинно

      Стоит, и сразу видно: кавторанг.

      Подлодник, к чёрту ранг.

      Его давно уж нет на свете,

      Жены и сына тоже нет.

      Он горький получил билет

      В Ракушке под Владивостоком. Эти

      Сыны явились умирать

      От радиации, пахать,

      27

      Служить родной стране геройски

      Готовы сразу и всегда.

      Смерть обращается по-свойски:

      – Давай, братан, иди сюда.

      Мне мама рассказала байку

      Про дядю Зелика. Он банку

      После похода вглубь, в моря,

      Принял на грудь и выпил зря,

      Поскольку вечером абзац:

      Приехал Кац (он композитор),

      А Зелик в зале. Он пюпитр —

      На фортепьяно. Объявляют: – Кац! —

      И Зелик поднимается на сцену:

      Фамилия! Порадуй Мельпомену.

      28

      Он спел. Схватил аплодисмент.

      Раскланялся и удалился.

      Кац с Кацем, пережив момент,

      Сдружились. Зелик всё хвалился

      В столицу, собираясь в путь,

      Он брал для друга что-нибудь.

      В Москве они вдвоём ходили,

      Что было правильно, дружили.

      Ах, Зелик, скромная душа,

      «Куда, куда ты удалился»,

      Я сам с тобою подружился,

      Ан, нет тебя. Нехороша

      Традиция поцеловать,

      Потом в могилу провожать.

      29

      Весь зал давно уже в могиле,

      И на тебе, вот поворот,

      В моря ходили, дружно жили,

      Когда б не этот мерзкий род

      Событий жизни беспредельной,

      От вахты в море корабельной

      Гуртом переходить в тот мир,

      Где глохнет всяческий эфир,

      Где нет надежды, где судьбина

      Готовит вам на всех беду:

      – Голубчики, вы все в аду.

      Довольно жить, довольно сплина.

      – Эй, мичман. Помнишь свой зарок?

      О, горький, океанский рок.

      30

      Жена покойная была

      Добрейшей тётей. Я, ребёнком,

      Доныне помню, как дала

      Большую грудь, и я, мальчонка,

      Припал к стакану молока.

      Пронзило вкусом. Жаль, курка

      Не подвернулось. Пил… другое…

      Я кончил бы тогда с собою,

      Но