Конь на один перегон. Михаил Веллер

ина и конца ожидания, устраивались в кузове с полученными сапогами и телогрейками.

      – Чтоб все вернулись, мальчики!..

      Через два дня, отбив зады, свернули у погранпункта с Чуйского тракта и прикатили в Юстыд.

      Житье в Юстыде – скучное житье. Стругают ножны для ножей, плетут бичи кто разжился сыромятиной. Карты – на сигареты и сгущенку. Солнце – жара, тучи – холод: горы, обступили белками.

      Ждали скот; подбирались в бригады. Сиверина чуждались (угрюм, на руку скор).

      После завтрака, вытащив из палатки кочму, он дремал на припеке. Подсел Иван Третьяк, гуртоправ:

      – Отдыхай. Отдыхай. Ты вот чо: в обед монголы коней пригонят. А нам послезавтра скот получать. Мысль понял?

      Сиверин глаз не открыл. Иван сморщился, лысину потер: «Не брать тебя, дьявола… Да людей нет».

      – В табуне все ничо кони давно взяты, – затолковал. – На первом пункте менять придется. А на чо? – там еще хужей оставлены, все первые связки забрали. Так что будем брать сегодня прямо с хошана. Они, конечно, за зиму от седла отвыкли; ничо… Зато выберем путевых коников. А коники нам по Уймону ой как понадобятся! Так что готовься… Присмотри себе. Злых не бойсь – обвыкнут…

      На складе долго перекидывали седла. Пробовали уздечки. Завпунктом разводил руками.

      Свалили в кучу у палаток.

      – Чо, коней сегодня берете?..

      – Третьяк у монголов брать будет. Хитрый… Лучших отберет.

      Пригнали заполдень. Кони разнорослые, разномастные. Двое монголов с костистыми барабанного дубления лицами, кратко выкрикивая, заправили в хошан. Сделали счетку. Они расписались в фактурах. Поев на кухне и угостившись сигаретами, расправили по седлам затертые вельветовые халаты и неспешной рысью поскакали обратно.

      Мужики, покуривая, расселись по изгороди. Третьяк с Колькой Милосердовым полезли в хошан. Пытались веревкой, держа за концы, отжать какого к краю. Кони беспокоились, не подпускали.

      – В рукав давай! – велел Третьяк.

      От узкого прохода кони шарахались. Третьяк и Милосердов сторонились опасливо. С изгороди советовали. Не выдержав, несколько спрыгнули помогать. Вывязивая сапоги, маша с гиком и высвистом, загнали в рукав. Зажатые меж жердей, кони бились, силясь повернуться. Всунули поперечины, перекрыв:

      – Уф!.. Так…

      Притянув веревками шеи, взнуздали, поостерегаясь. Наложили седла; застегнули подпруги.

      – Выводи…

      Первый, крутобокий пеган, пошел послушно у Кольки Милосердова. Дался погладить, схрупал сухарь. Колька, ухарски щурясь, чинарь в зубах, вдел стремя – пеган прянул – уже в седле Колька натянул повод, конь метнулся было и встал, раз-другой передернув кожей.

      Пустил шагом. Дал рысь.

      – Нормальная рысь, – решили сообща.

      Галоп. Покрутил на месте.

      – Есть один!..

      Второй, коренастый гнедок, Кольку сбросил раз, – и сам ждал поодаль.

      – Жизнь-то страховал хоть, Колька?

      – Шустрый, язви его!..

      Поймали быстро. Камчой вытянули – понимает за что.

      – Порядок. Это он так… сам с испугу, отвык.

      Со скотоимпортским табуном подоспел Юрка-конюх.

      – К этим давай. Легче брать будет.

      Яшка, высокий вороной жеребец, в жжении ярой крови ходил боком, отгораживая своих.

      – Знакомятся!..

      Рыжий сухой монгол доставал кобылиц, кружась обнюхивая и фыркая. Яшка прижал уши и двинулся грудью. Рыжий увернул – Яшка заступил путь.

      – Делай, Яшка!

      – Счас вло-омит!..

      – Так чужого, не подпускай!..

      Надвинулись, тесня. Рыжий жал. Яшка взбил копытами, сверкая оскалом. Рыжий с маху клацнул зубами по морде. Вздыбились, сцепляясь и ударяя ногами. Копыта сталкивались деревянным стуком.

      Яшка, моложе и злее, набрасывался. Слитные формы вели черным блеском. Монгол, сух и костист, некованый, скупо уклонялся. Грызлись, забрасываясь и сипя. С завороченных губ пена принималась алым.

      Яшка вприкус затер гриву у холки. Рыжий вывернулся и лягнул сбоку, впечатал в брюхо. Яшка сбился, ловя упор. Рыжий скользнул вдоль, закусил репицу у корня.

      Юрка-конюх бичом щелкнул, достал… Без толку:

      – Изуродует Яшку, сука!.. – заматерился Юрка.

      Визжа от боли резко, Яшка вздернулся и тупнул передними в крестец. Рыжий ломко осел, прянул. Закрутились, вскидываясь и припадая передом, придыхая. Мотая и сталкиваясь мордами, затесывали резцами.

      На изгороди, заслоняясь от солнца, ссыпаясь в их приближении, захваченно толкались и указывали.

      Кровенея отверзнутой каймой глаз, сходились вдыбки, дробили и секли копытами. Уши Яшки мокли, измечены. В напряжении он стал уставать. С затяжкой шарахаясь из вязкой грязи, приседая на вздрагивающих ногах, хрипел с захлебом. Воротясь, кидал задом. Рыжий, щерясь злобно, хватал с боков.

      – Эге,