Название | На краю света |
---|---|
Автор произведения | Сергей Безбородов |
Жанр | Биографии и Мемуары |
Серия | Ex cineribus |
Издательство | Биографии и Мемуары |
Год выпуска | 0 |
isbn | 978-5-00114-090-0 |
Боря Маленький уже приходил ко мне жаловаться на Шорохова:
– Забрал себе всю материю, мне даже на портянки не дал. Все себе тащит – и графин, и кувшин, и патефон. Даже белья мне не дает.
– То есть как не дает?
– Да так, очень просто. У нас, у летной группы, обмундирование отдельное. Одних простыней мы штук двадцать получили, а он дал мне две штуки и больше ничего не дает. Все себе забрал. Вот жила!
В большом доме была та же суета и беготня. Каюры с восторгом показали мне черный, страшный медвежий череп, в разинутую пасть которого, между желтыми изогнутыми клыками, они воткнули электрическую лампочку.
– К полярной ночи готов, как юный пионер! – орал Боря Линев. – Вот лампа будет! Красота!
К Грише Быстрову мне попасть не удалось. Только я приоткрыл дверь, как Гриша закричал: «Не входи, не входи! Короткое замыкание будет!» Он стоял посреди комнаты, опутанный проводами, с вольтметром в руке. «Потом, потом! – прокричал он. – Потом узнаешь!»
У Сморжа дико голосил граммофон, а сам Сморж, голый до пояса, приколачивал над кроватью фотографию, на которой он, Сморж, был изображен удалым, в бескозырке, матросом, сидящим верхом на белой лошади. В правой руке у Сморжа на фотографии была кривая сабля, а в левой – дымящаяся бомба.
Грудь и руки живого Сморжа были покрыты синей татуировкой. На груди был изображен орел, несущий в когтях женщину, на руках – якоря, канаты, рыбы и разные надписи вроде «Прощай, Мэри» и «Жизнь – копейка».
Комната Стучинского была похожа на приемную зубного врача. По стенам были развешаны карандашные рисунки, репродукции картин знаменитых художников, стол был заставлен фотографиями в витых рамочках. А на комоде, покрытом гарусной скатеркой, торжественно возвышался черный футляр.
– Фомич, она?
Улыбаясь, он молча раскрыл футляр. В нем лежала скрипка.
– Да еще какая! – сказал Стучинский. – Старого итальянского мастера. Этой скрипке четыреста лет.
——
Когда под вечер я вернулся в свой дом, в коридоре уже горели керосиновые фонари «летучая мышь», у Шорохова топилась печка и во всем доме воняло серой и каменноугольным смрадом.
Я вошел в свою комнатку. В темноте только смутно белело окно. Сквозь четыре его пыльных стекла едва пробивался слабый вечерний свет. Было слышно, как Вася Гуткин колет в своей комнате лучину, как распевает Боря Маленький и шелестит бумагой в фотолаборатории Гриша Быстров.
Я сел на кровать, осмотрел свою комнату. Она была самой неуютной, самой убогой и грязной из всех комнат, которые я видел.
Стены голые, ободранные. Полочка – некрашеная, вся в сучках и трещинах. Около двери на гвоздях бесформенной кучей висит одежа.
Сидя в сумерках на кровати, я долго думал, как мне сделать эту маленькую коробочку, в которой мне суждено прожить целый год,