Страстотерпицы. Валентина Сидоренко

горечи девушек.

      Мария тоже разделась до рубашки, неторопливо прошла вдоль вагона, словно чего-то искала. Шея у нее плавная, без морщин, тело крепкое, подобранное, еще налитое полной уверенной силой.

      – Осень, – сказала она, – бабья пора. Самая что ни на есть моя.

      – А давно вы ездите?

      – Да лет двадцать.

      – Вот повидали-то…

      – Насмотрелась, – соглашается Мария. – Сейчас уже ничто не интересно. – Она погладила свое плечо. – Места разные, а везде одинаково.

      – Он придет еще, – задумчиво говорит о своем Наталья. – Может, его начальство не пускает. Он ведь сам себе не хозяин.

      – Много ты его видела-то?

      – Три раза, – счастливо засияла девушка.

      – Ну и дура, – добродушно покачала головой Мария. – Че ты там разглядела за три раза? Ой, девки, девки, пороть вас некому!

      Наташа поджала губы и унесла таз. С улицы в окно ворвался яркий шар света от фонаря. Кто-то грубо заколотил в дверь. Наташа вздрогнула, стала спешно расчесывать волосы. Мария насмешливо оглядела ее маленькую фигурку, вышла в тамбур.

      – Чего? – спросила она.

      – Красный зажги, правил не знаешь.

      – Орешь много.

      – Делай, что тебе говорят.

      Обходчик сердито выругался, но, разглядев лицо женщины, игриво заулыбался.

      – Скучно там у вас небось. Пусти-ка погреться.

      – Обойдешься, – спокойно ответила Мария и, проверив огонь в топке, ушла в вагон.

      – Как тоскливо, – сказала она, укладываясь на нижней полке. – Душу бы вынуть к чертям, чтобы не тянула. Покрути-ка там, в приемнике. Может, споют что.

      Наталья взяла транзистор, покрутила черные блестящие переключатели. Раздался треск, потом голос диктора, потом по вагону неспешно и негромко поплыла мелодия.

      – Музыка одна, – грустно определила Наташа.

      – Хорошая музыка, – подтвердила Мария. – Я люблю, когда тихо так, медленно играют. За душу трогает.

      Она помолчала, не то слушая музыку, не то думая о своем, потом вдруг печально, с хрипотцой сказала:

      – Эх, сейчас в лесу благодать. Чисто, просторно. А свету сколько – ходила бы и ходила. Так вот и думаешь – жить бы и жить. Просто бы жить, грибы собирать, костры жечь, в небо глядеть. Нет, накрутили себе люди, напридумали, какой только войны ни сочинили. А так-то сколько земли, воды сколько. Всем всего хватит, если бы по-доброму-то…

      Наташа, соглашаясь, вздохнула наверху. Ей так тяжело, что хочется плакать. Она все еще ждет и смотрит в окно на улицу, где качается фонарь на столбе и катится по земле серый скомканный лист бумаги.

      – Это все от любви, – убежденно говорит она. – Ведь у людей только мужчина и женщина. Вот.

      – Ох и сопливая ты еще, – покачала головой Мария и повернулась на бок. – Спи, завтра выезжаем рано.

      – Нет, правда, а зачем тогда жить? – с запальчивой быстротой заговорила Наташа. – Зачем? Тогда бы и жизни не было, и люди бы не рождались.

      – Они вон и без любви плодятся, – гулко