Три столетия реформ и революций в России. Александр Яковлев

удовольствовался уничтожением звания «раба», он желал большего.

      О дар небес благословенный,

      Источник всех великих дел,

      О, вольность, вольность, дар бесценный!

      Позволь, чтоб раб тебя воспел.

      Исполни сердце твоим жаром,

      В нем сильных мышц твоих ударом

      Во свет рабства тьму претвори.

(А.Н. Радищев. Вольность. 1783 г.)

      Думается, что А.И. Радищев и Н.М. Карамзин в равной мере уязвлены были «человеческим страданием окрест». Выводы же они делали прямо противоположные. «Страшись помещик жестокосердный», – писал один путешественник, ехавший из новой российской столицы в старую. Другой путешественник, странствуя по Европе и въявь увидя воплощение отвлеченных идей французского Просвещения, писал так: «Народ есть острое железо, которым играть опасно, а революция – отверстый гроб для добродетели и самого злодейства». Так в русской общественной мысли возникает роковое противостояние идей социального радикализма и позитивного консерватизма. Правда, позднее Радищев изменит свое отношение к французской действительности, но и Карамзин спустя несколько лет напишет: «Французская революция – одно из тех событий, которые определяют судьбы людей на много последующих эпох. Новая эпоха начинается…»