Повести каменных горожан. Очерки о декоративной скульптуре Санкт-Петербурга. Борис Алмазов

столицы Доменико Андреа Трезини, один из основоположников целого стиля в русской архитектуре – петровского барокко. Родился он в Швейцарии в городке Астано (близ Лугано, в италоязычном кантоне Тичино) около 1670 года в небогатой (возможно, дворянской) семье. А может, и не дворянской. Швейцария в ту пору – страна бедная. Ее полезные ископаемые закончились, но толковые дальновидные швейцарцы не пали духом и постарались дать детям хорошее образование, понимая, что дома дела плохи, работы нет и придется им жить и трудиться за границей. Учился Трезини в Венеции. В поисках работы, перебиваясь мелкими заказами, добрался до Копенгагена, где посол А.П. Измайлов, имевший приказ Петра приглашать в Россию европейских мастеров, в 1708 году уговорил его пойти на русскую службу в качестве военного инженера-фортификатора. Именитые архитекторы в Россию, которая представлялась им чем-то вроде Антарктиды или Луны, ехать опасались!

      До Москвы добирались полгода. Сначала на корабле под английским флагом «шведского страха ради» до Архангельска, а потом через Вятку до Первопрестольной на лошадях. Трезини оказался «старшим по команде», скорее всего по возрасту, ему уже шел тридцать первый год – по тем временам возраст солидный. В Россию ехала пестрая компания «спецов на все руки». Например, «кудерных дел мастер и завивки париков, а также цирульник Пижон», чьим именем по сию пору именуют модников. По-французски «пижон» всего-навсего «голубь».

      Многое увидел и понял Трезини, проехав по непредставимым «итальянскому швейцарцу из Дании» российским просторам, многое прочувствовал. Это он скажет великую фразу: «При пустынности и протяженности ландшафта Российского, дабы дать основание поселению, необходимо поставить требуемую глазу вертикаль». И поставит такую вертикаль – шпиль Петропавловского собора, навсегда прибив столицу этим золотым гвоздем к главному ее проспекту – полноводной Неве.

      Свою работу на новом месте начнет он как гениальный военный инженер со строительства башни-крепости – Кроншлота. Зимой на лед Финского залива вывезли десятки срубов. Пробили лед, и срубы, набитые бутовым камнем, легли на дно. Заливу дали замерзнуть и таким же способом опустили второе кольцо из срубов. Когда весною в Финский залив вернулась отогнанная льдами шведская эскадра, ее встретила стоящая в заливе башня со 120 пушками и 3000 солдат. К Санкт-Петербургу не подойти! Кстати, благодаря строительству и вооружению Кроншлота и Кронштадта Петропавловская крепость сразу утратила свое боевое значение.

      Не только «державной волею Петра» явился город, но мастерством и золотыми руками Трезини, понимавшим многое в градостроении лучше государя-реформатора. Он понял, что город, задуманный Петром на Васильевском острове как второй Амстердам, должен шагнуть на топкий левый берег Невы, ибо столица не может быть отрезана от державы четыре месяца в году – во время ледостава и ледохода. Понял он и свою «планиду»[21] – стать не рядовым военным строителем, а зодчим, создающим столицу империи. Такой возможности не могло быть у него ни в одной стране,

21

Еще недавно понятные русским людям слова с течением времени утратили для потомков первоначальный смысл. Так, «планида» означает предначертание, судьбу, а не «планету», хотя, возможно, некий глубинный астрологический смысл в этом скрыт; точно так же «талан» – это не талант, а счастье, удача. Бесталанный – несчастливый, неудачливый, а не бездарный. – Б. А.