Летний детектив для отличного отдыха. Татьяна Полякова

провода зацепила, ветки-то я попилил, а ствол как лежал, так и лежит, недосуг мне…

      Ухо Плетнева, настроенное на московскую жизненную волну, уловило только словосочетание «за просто так».

      Ну да, конечно. «За просто так» ничего не делается, как это я сразу не догадался?..

      – Сколько я вам должен, Николай Степанович, за ваши труды?..

      Старик замолчал и глянул на Плетнева.

      – За труды мои заплачено, – сказал он, пожалуй, с достоинством. – Ты мне каждый месяц деньги присылал, ни разу не обманул, я за домом смотрел, все честь по чести. Я и при покойнике смотрел!.. Он любил жизнь вольготную, спокойную и чтоб с удобствами. Ни огорода ему не надо, ни яблок, ничего!.. Ты, я гляжу, тоже человек умственный. – Плетнев усмехнулся. Он никогда не думал о себе как о «человеке умственном», да еще в некоем… уничижительном смысле. – Я свою работу делаю, ты мне за нее платишь, так что в расчете мы, лапочка моя, язви твою душу!.. А если угостить захочешь, от угощенья не откажусь!.. Угоститься никогда не вредно!..

      Плетнев, ругая себя, что не догадался купить водки, вышел к машине, порывшись, достал из багажника почти горячую бутылку виски, упаковку испанского хамона и неувядающий белый батон в пакетике.

      Николай Степанович – по крайней мере, старик на это имя откликался – поджидал его на крыльце, «гостинцы» принял с удовольствием, а на хамон взглянул недоуменно и повертел туда-сюда.

      – Ну, если чего не разберешься, кричи мне! Я всегда тут рядышком. Напротив. – Деловито сошел с крыльца, привычно закинул крючок на калитке и зашагал через дорогу.

      Плетнев посмотрел ему вслед.

      Какой-то мальчишка пролетел на велосипеде, затормозил так, что из-под заднего колеса взметнулась белая пыль, остановился, скособочил велосипед на одну сторону и прокричал бодро:

      – Здравствуйте!

      – Здрасти, – буркнул Плетнев, которому в эту секунду до смерти надоели все люди на свете, молодые и старые, и вознамерился зайти в дом.

      – Вы теперь в доме дяди Прохора Петровича живете, да?

      – Да, – подтвердил Плетнев, не оборачиваясь.

      – Моя мама к нему убираться ходила, а теперь к вам будет ходить, да?

      – Да, – сказал Плетнев уже из-за двери.

      – А вы теперь всегда здесь будете жить, да?

      – Мальчик, езжай отсюда, а?.. – попросил Плетнев. – Завтра поговорим.

      Куда-то подевались ключи, которыми Николай… как его… Степанович тряс у него перед носом.

      – Так я поеду, да?

      – Да, да!

      Куда же он их сунул? В двери нет, на подоконнике нет, на вешалке с пристроенным кое-как пыльным зимним треухом тоже нет. Покуда Плетнев тыкался туда-сюда в тесном тамбуре, перед его забором проплыли еще какие-то велосипедисты, вернее, велосипедистки, и тоже поздоровались громко и приветливо:

      – Добрый вечер!

      А-а-а, чтоб вас всех!..

      Не найдя ключей, он захлопнул тяжелую створку – должно быть, покойный Прохор Петрович любил все тяжелое и основательное, –