.

рубахах, следовали омары, раки и королевские креветки. В не менее шикарных менажницах, плечом к плечу, расположились закуски из слабосоленых рыб. Тонкие ломтики белоснежных, как полярная зима, камбалы и палтуса, отливающая золотом вяленая осетрина, янтарная стерлядь, семга цвета восходящего солнца, казалось, толкались в очереди за дефицитом. За ними, словно боясь остаться незамеченной в этом изобилии морепродуктов, краснела форель. Акцентом в натюрморте были темно-красные кусочки горбуши. В двух серебряных вазочках, отполированных до зеркального блеска, горками возвышалась золотисто-пепельная белужья икорка высшей, королевской марки «Триноля».

      – Предлагаю начать именно с нее, – перехватив взгляд Виктории, предложил хозяин яхты.

      Когда он зачерпывал золотой ложечкой икру, она обратила внимание на массивный браслет с россыпью белых и черных бриллиантов, красовавшийся на его запястье, и перстень в стиле техно-арт, явно выполненные лучшими мастерами своего дела.

      Пока молодые люди наслаждались закуской, со-малье изящно, с легким хлопком откупорил бутылочку «Dom Perignon Brut Grand Vintage».

      – Рики, а ты не только хороший знаток морской фауны, но еще и тонкий ценитель вин. Насколько мне известно, такое шампанское производится исключительно в удачные годы.

      – Да, милая, это миллезимное шампанское. Ты чувствуешь, какой у него роскошный аромат?

      – Я оценила его, сделав первый глоток. А какое богатое послевкусие…

      – Я специально выбрал этот напиток счастья, радости и веселья, чтобы сделать наше путешествие просто сказочным.

      «Я счастлив. Впервые счастлив по-настоящему! – подумал Флеминг, любуясь своей невестой. – А ведь всю жизнь был зол на весь мир, и даже на родителей, давших мне жизнь. А почему? Да потому, что был одинок. Для всех я был только мешком с деньгами. Все делали вид, что любят уродливого карлика, но они лгали, потому что видели только мои деньги и ничего кроме денег. Из-за ужасной внешности никто и не пытался заглянуть в душу. А сейчас все изменилось. Я люблю и любим».

      «Неужели все это происходит со мной, и это не сон? – думала Виктория. – Папочка, мамочка! Как жаль, что вы не дожили до этого дня. Но я хочу верить, что вы с небес смотрите на нас и радуетесь за меня. Разве мы могли мечтать о подобном, живя в той ужасной стране, где правит диктатор! Ведь это чудо, что я, попросив политического убежища, смогла эмигрировать как дочь репрессированных… Бедные вы мои…»

      Она, наверное, расплакалась бы, если бы голос Рики не вырвал ее из воспоминаний.

      – Я этого раньше никогда не делал, поэтому отнесись снисходительно к тому, что сейчас услышишь. Договорились?

      – Я не знаю, что услышу, но обещаю быть снисходительной.

      – Я прочту тебе стих. Слушай.

      – Я вся превратилась в слух. Начинай.

      Она поставила локотки на стол и положила подбородок на руки. Рики глубоко вздохнул и, немного смущаясь, начал декламировать:

      Посмотри, в моей руке

      Маленькое счастье,

      Я отдам его тебе,

      Растоплю