Самшитовый лес. Михаил Леонидович Анчаров

дед Филиппов услышал разговор. В разговоре участвовали домоуправ – мужчина с эскимосским профилем и две женщины-активистки, которые состояли в комиссии (какая комиссия – никто не знал, но только так и говорили – «комиссия», «вот комиссия придет», «нужно вызвать комиссию»).

      Дед услышал, как они сказали:

      – Мы люди простые.

      И захохотал.

      – Это вы-то люди простые, о господи!

      А они-то думали, что он давно пьяный – принял свои шестьсот и остекленел.

      Все было гладко до этого момента, а тут вдруг не заметили, как получился спор. До этого были поминки как поминки, а тут вдруг стали принципиальными. «Принципиально» – любимое слово нового домоуправа: «принципиально я за», «принципиально я не против», «я возражаю принципиально».

      Прежний домоуправ был жулик, это все понимали, и никто его добром не поминал, покойника, – сам себя укатал в могилу и Чирея погубил. Он был непринципиальный, а этот – принципиальный. Тоже, конечно, жулик, но в такой области, где его и не уловишь. Тот был попроще, у того все было понятно – бочкотара, тес, толь для сараев – в общем, до первой ревизии. А у этого какая могла быть ревизия, если он жульничал в области идей и лозунгов. Ну, короче говоря, этот домоуправ мог найти крамолу даже в манной каше.

      И вот дед Филиппов высказался:

      – Какие же вы простые, о господи! – И грубо захохотал.

      И это был такой живой хохот, и так он выпадал из всего, что происходило на принципиальных поминках, что домоуправ только посмотрел на двух женщин из комиссии, и они определили деда:

      – Пьяница.

      А пьяница – это не принципиально. На пьяницу есть милиция и начальник райотдела Соколов.

      И тут к окну протиснулась Зинка Баканова.

      – Нюша, не тронь деда, – сказала она.

      Она была некрасивая. У нее был курносый нос и большой нахальный рот, как у всех Бакановых, – там были еще три брата: двое старших и один младший, и никакой неопределенности не было в судьбе этой семьи – завод «Мостяжарт» или «АТЭ-1», металлисты, слесаря или лекальщики – как только подрастут и перебесятся, отгуляют свою весну со шпаной, отпоют меланхолические песни, отдежурят с папиросками на углу Майорова и Семеновской, возле пожарного сигнала со стеклышком.

      Зинка была некрасивая и нахальная, ее уже начинали тискать на лестницах, и она хохотала истошно и была как трава на краю асфальта, колючая и неистребимая, но, когда Гошку спросили панченские, кто у вас самая красивая шмара, он, не колеблясь, ответил: Зинка. Над ним посмеялись и не поверили, а за Зинкой почему-то незаметно для себя потянулись хвостом. У Гошки и потом так бывало, что ему сначала не верили, а потом говорили – не ты первый сказал. Как выяснилось через двадцать лет, Зинка была похожа на Бриджит Бардо, только без неврастении.

      – А ну, пусти руки, кикимора болотная, – деловито сказала она Миноге. – А то врежу между глаз.

      А Гошка сунул пальцы в рот и свистнул. Он уже умел.

      – Шпана, – сказала Нюшка. – Ворье проклятое.

      А