Клык на холодец. Борис Батыршин

мизантропию, и тяготиться отсутствием контактов с себе подобными (конвоиры, парикмахеры и прочая тюремная шушера не в счёт) он стал только через год. Понадобилось ещё два, чтобы в полной мере осознать, почему одиночное заключение считается самой суровой формой наказания.

      – Как тебя звать-то? Погоняло есть? Человек, вроде, солидный… Не из блатных? Чё молчишь как рыба об лёд?

      Одиночка имела и свои положительные стороны – Виктор избежал неизбежного воздействия тюремной среды. За годы, проведённые за решёткой, он так и не обзавёлся кличкой, оставаясь безликим «осужденным номер…».

      – Так не расскажешь? С чего в крысы-то подался, а? Жизнь припёрла?

      – В какие ещё крысы?

      Белобрысый оживился – сосед, наконец, подал голос.

      – Как это – в какие? В черные, норвежские.

      – Ты базар-то фильтруй. – посоветовал Виктор. Разговаривать не особенно хотелось. – Мне-то похрен, а с другими можешь и нарваться. За крысу – порвут очко на британский флаг.

      – Братан, ты меня в натуре, не так понял… – тут же сдал назад подпружиненный. – Я ж не в обиду, мы тут все такие, что ты, что я. Согласие-то подписали, куда теперь денешься?

      – Это ты о чём?

      – Видел по телеку, как на мышах и крысах ставят опыты? Это, чтоб ты знал, и есть чёрные норвежские крысы. Как мы с тобой, понял?

      Виктор посмотрел на сокамерника с интересом.

      – Гонишь, парень. Они там все белые, только глаза красные, как бусинки.

      На лабораторных крыс он насмотрелся ещё в спецшколе, где на тех демонстрировали действие ядовитых газов и прочей боевой химии. Но в чём-то сосед прав – подписав в кабинете начальника по режиму, согласие на участие в медицинских исследованиях в обмен на смягчение наказания, он поставил себя на одну доску с грызунами. Одно утешение: решение целиком зависело от него самого. Свободно мог отказаться и не подписывать.

      Но когда штатский сморчок, сделавший ему это предложение, объяснил, где будут производиться исследования…

      – В натуре, черные норвежские! Называются так. – Парень, наконец, перестал мотаться по камере и присел на нары. Но и тут не успокоился – крутился, будто уселся на горсть канцелярских кнопок, трогал всё вокруг и вообще, совершал массу ненужных действий. То ли энергия его распирала, то ли окружающее причиняло дискомфорт, спасение от которого одно – непрерывное движение.

      – Это особый вид лабораторных животных, выведенный для научных исследований. – продолжал объяснять белобрысый, для убедительности помогая себе жестами. – По латыни зовутся "ратиус норвегикус" – норвежские, значит, крысы. Поставил, скажем, биолог опыты на животных где-нибудь в Канаде, а другой, в Китае, хочет его результаты проверить. Полагается так у учёных, понимаешь? Приборы одинаковые, реактивы всякие – тоже. Но и лабораторные крысы нужны одинаковые, иначе незачёт! В подвале таких не наловишь, обычные пасюки только с виду похожи, а генетически хоть немного, да различаются. А лабораторные крысы все одинаковые, их специально так выводили. Потому и белые, с красными глазами – альбиносы.

      – Ты